Книга Рассветная бухта - Тана Френч

Я говорю: «Ты о чем?» — а Пэт изгибается в мою сторону и практически шепчет — словно эта тварь может его понять: «Наконец-то я догадался, чего он хочет. Ему нужен я; ты с детьми тоже, но главная цель — это я. Неудивительно, что я не мог поймать его раньше на сраное арахисовое масло и гамбургер. Ну, сволочь, давай подходи!» Он вроде как манит кого-то из дыры в шкафу, словно драться с кем-то собирается. Пэт говорит: «Зверь меня чует; я так близко, что он практически ощущает мой вкус, и это сводит его с ума. Да, он смышленый и осторожный, но рано или поздно — нет, рано, я это чувствую — желание в нем возьмет верх над осторожностью. Зверь утратит контроль над собой, высунет голову из дыры, чтобы цапнуть меня за руку, тут я его схвачу, и бам! бам! ну что, сука, теперь ты уже не такой умный, да?..»

Дженни тряслась, вспоминая это.

— Лицо у него побагровело, лоб потный, глаза навыкате — он стучал и стучал вазой, словно бил кого-то. Он был похож на сумасшедшего. Я завопила, чтобы он заткнулся. «Прекрати! С меня хватит! Посмотри на это, посмотри…» — Я ткнула рисунок ему под нос. Я пыталась не кричать, чтобы не проснулись дети — мне не хотелось, чтобы они увидели папу в таком виде, — но, похоже, мне все-таки удалось привлечь внимание Пэта. Он перестал размахивать вазой, схватил рисунок, посмотрел на него и говорит: «Ну и что?»

Я сказала: «Это рисунок Эммы. Она нарисовала его в школе». А он смотрит на меня с таким видом, типа: «И что тут такого?» Я хотела наорать на него. Вообще мы с ним друг на друга не орем, мы не такие… не были такими. Но он сидит рядом со мной на корточках как ни в чем не бывало, и от этого я… Мне было противно даже смотреть на него. Я опустилась на колени рядом с ним и сказала: «Пэт, ты должен меня выслушать. Это нужно прекратить. Там никого нет — и никогда не было. До утра, до того как проснутся дети, ты заделаешь все эти проклятые дыры, а мониторы я утоплю в море. Мы забудем про всю эту историю и никогда, никогда, никогда не будем ее вспоминать».

Честное слово, мне показалось, что я смогла до него достучаться. Пэт положил вазу, вытащил из шкафа руку-приманку, взял меня за руки, и я подумала… — Дженни быстро вздохнула и содрогнулась. — Его руки были такие теплые, такие сильные — как и раньше, в детстве. Он смотрел прямо на меня — и снова стал похож на прежнего Пэта. Мне показалось, что уже все хорошо, что мы с ним обнимемся, а потом придумаем, как заделать дыры, а затем ляжем спать, вместе. А много позже, когда уже станем старыми, посмеемся над этой безумной историей. Честное слово, я так и думала.

Боль в ее голосе была так глубока, что мне пришлось отвернуться — я испугался, что она разверзнется передо мной, огромная черная пропасть, идущая до самого центра Земли. Пузырьки краски на лиловой стене. Красные листья, стучащие в окно.

— Однако Пэт отвечает: «Дженни, милая моя, прекрасная женушка. Знаю, в последнее время я был скверным мужем. Не мог обеспечить тебя и детей. Вы меня поддерживали, а я просто сидел дома и все глубже тонул в дерьме».

Я пыталась сказать ему, что дело не в деньгах, что деньги уже не имеют значения, но Пэт мне не позволил. Он покачал головой и говорит: «Тс-с. Погоди. Я должен это сказать, понимаешь? Вы не виноваты, что ведете такую жизнь. У тебя должны быть самые красивые вещи и самые дорогие занавески в мире. Эмма должна заниматься танцами, Джек — ходить на матчи „Манчестер юнайтед“. И меня убивает мысль о том, что я не могу вам дать все необходимое. Но одно я могу сделать — покончить с этим гадом. Мы его набьем и повесим на стену гостиной. Как тебе такая мысль?»

Он гладил меня по голове, по щеке, улыбался мне — клянусь Богом, он выглядел счастливым, радостным, словно решение всех наших проблем сияет прямо перед ним и он точно знает, как его поймать. Он говорит: «Поверь мне. Пожалуйста. Я наконец-то знаю, что делаю. Джен, наш чудесный домик снова будет в безопасности. Дети будут в безопасности. Не волнуйся, детка. Все хорошо. Я не дам этой твари добраться до тебя».

Голос Дженни то звенел, то срывался на хрип; она стиснула кулаки.

— Я не знала, как ему это сказать, что именно это он и делал — позволял этой твари, этому зверю, идиотскому воображаемому зверю есть Джека и Эмму живьем. Каждую секунду, которую Пэт провел у этой дыры, зверь пожирал их рассудок. Если он хотел о них позаботиться, нужно было просто прекратить все это! Заделать дыры! Убрать прочь чертову вазу!

Дженни была на грани истерики, и я едва понимал, что она говорит. Возможно, кто-нибудь другой похлопал бы ее по плечу, нашел нужные слова. Но я не мог к ней прикоснуться. Я протянул ей стакан с водой, и Дженни уткнулась в него. Задыхаясь и кашляя, она наконец сумела глотнуть воды, и эти ужасные звуки затихли.

— Я просто сидела рядом с ним на полу, — сказала Дженни в стакан. — Там был лютый холод, но я не могла подняться. У меня страшно кружилась голова, все вокруг кренилось и скользило. Я знала — если попытаюсь встать, то упаду и разобью голову о шкаф. Кажется, мы так часа два просидели. Я держала его в руках, — указала она на рисунок, уже залитый каплями воды, — и боялась отвести от него взгляд хоть на секунду. Мне казалось, что тогда я забуду, что он вообще существует и что с ним нужно что-то делать.

Она вытерла с лица то ли воду, то ли слезы.

— Я все думала про значок «Джо-Джо» в моем ящике. О том, какие мы тогда были счастливые. О том, что поэтому я и выкопала его из какой-то коробки — пыталась найти то, что напомнит о счастье. В голове крутилась одна мысль: «Как мы до этого дошли?» Мне казалось, что мы с Пэтом сделали что-то не то. И я бы все исправила, если бы поняла, что именно. Но я не могла. Я вспомнила все, начиная с нашего первого поцелуя: нам шестнадцать лет, мы гуляем по берегу в Монкстауне летним вечером, светлым и теплым… Мы сидели на камне и разговаривали, а потом Пэт просто наклонился ко мне и… Я перебрала все свои воспоминания, все до единого, но ничего не нашла. Я не могла понять, как мы оказались там, на кухонном полу.

Она затихла, скрылась за тонкой золотой дымкой волос, ушла в себя. Ее голос зазвучал спокойно, ровно. Страшно было не ей, а мне.

— Все казалось таким странным, — сказала Дженни. — Свет как будто становился все ярче, и в конце концов лампы превратились в прожектора — или у меня с глаз спала пелена. Все выглядело таким блестящим и четким, что глазам больно, и таким прекрасным. Простые вещи — холодильник, тостер и стол, — они словно были сделаны из света. Они плыли по воздуху подобно ангелам, которые распылят тебя на атомы, если ты к ним прикоснешься. А потом я тоже взлетела, оторвалась от земли, и стало ясно, что нужно быстро что-то сделать, иначе я просто вылечу в окно и тогда зверь сожрет детей и Пэта живьем. Я сказала: «Пэт, мы должны немедленно выбраться отсюда», — по крайней мере, мне так почудилось, но точно не знаю. Все равно он меня не услышал, не заметил, как я встала и даже как я ушла — он все шептал в ту дыру… Подниматься по лестнице пришлось целую вечность — ноги не касались пола, и я не могла идти, просто висела на одном месте и пыталась двигаться словно в замедленной съемке. Я знала — мне должно быть страшно, что я опоздаю, но я не боялась. Вообще ничего не чувствовала — только онемение и печаль. Глубокую печаль.