Книга Вампир Арман - Энн Райс

– В самые темные времена, – сказал я, – менявсегда поддерживали только твои слова. Нет, я не говорю о тех веках, когда ябыл пленником искаженных вероучений и мрачных заблуждений. Я говорю о том, чтобыло намного позже, после того как я, подстрекаемый Лестатом, вышел изподземелья, когда я прочел, что написал о тебе Лестат, а потом выслушал твоиобъяснения. Это ты, Мастер, заставил меня увидеть все, что я мог, в чудесномярком мире, разворачивающемся вокруг меня так, как я и не представлял себе втой стране или в те времена, в которые родился.

Я не мог сдерживаться. Я остановился передохнуть и послушатьее музыку, и, осознав, как она прекрасна, жалобна, выразительна и по-новомузагадочна, я чуть не заплакал. Но я не мог себе это позволить. Я думал, что мненеобходимо сказать намного больше.

– Мастер, это ты сказал, что мы движемся вперед в том мире,где отмирают старые религии, суеверные и жестокие. Это ты сказал, что мы живемв эпоху, когда злу больше не отводится необходимого места. Вспомни, Мастер, тыже сказал Лестату, что никакое вероучение или кодекс не могут оправдать нашесуществование, ибо людям теперь известно, что такое настоящее зло. Это голод,нужда, невежество, война, холод. Ты сам так сказал, Мастер, сказал намногоэлегантнее и полнее, чем я способен выразить, но именно на этих грандиозныхрациональных основаниях ты спорил с самой ужасной из нас, ради святости идрагоценной красоты этого естественного мира, мира людей. Это ты отстаивалчеловеческую душу, утверждая, что она растет как в плане глубины, так и в планечувства, что люди живут теперь не ради блеска войны, что они познали прекрасныевещи, ранее доступные лишь богачам, а теперь принадлежат всем. Ты сам говорил,что после темных веков кровавых религий появился новый свет, свет разума, этикии неподдельного сострадания, и он не только освещает, но и согревает.

– Прекрати, Арман, замолчи, – сказал он. Он говорилмягко, но строго. – Я помню эти слова. Я помню каждое из них. Но я большев это не верю.

Я был потрясен. Я был потрясен монументальной простотойэтого отречения. Оно простиралось за пределы моего воображения, но я достаточнохорошо его знал, чтобы понимать: каждое слово он говорит всерьез. Он спокойнопосмотрел на меня.

– Да, когда-то я в это верил. Но понимаешь, эта вераосновывалась не на логике и наблюдениях за человечеством, в чем я себя убедил.Я заблуждался, и когда я в конце концов это осознал, когда я увидел, что′это на самом деле – слепой, отчаянный, нелогичный предрассудок, – моя веравнезапно рухнула и разбилась вдребезги.

Арман, я говорил так, потому что считал, что говорю правду.Это было своего рода кредо, кредо разума, кредо эстетики, кредо логики, кредоискушенного римского сенатора, закрывающего глаза на тошнотворную реальностьокружающего мира, потому что если бы он признался себе в том, что открываетсяему в низости его братьев и сестер, то сошел бы с ума.

Он перевел дух и продолжал, повернувшись спиной к яркойкомнате, загораживая юных вампиров от своих обжигающих слов, а я, безусловно,только этого и хотел.

– Я знаю историю, я читал ее, как другие читают Библию, я немог успокоиться, пока не вытащу на свет все, что когда-либо было написано, все,что можно познать, пока не расшифрую кодексы всех культур, оставивших мнеполные ложных надежд свидетельства, которые я смогу высмотреть в камне, в земле,в папирусе или в глине.

Но в своем оптимизме я заблуждался, я был невежествен,невежествен, как и все, кого я обвинял в этом; я отказывался окунуться вокружавшие меня кошмары, достигшие в этот век, в этот век разума, своегоапогея.

Оглянись назад, дитя, если хочешь, если ты собираешься сомной спорить. Оглянись на золотой Киев, знакомый тебе только по песням, послетого как бешеные монголы сожгли его соборы и истребили население, как скот, чемони занимались по всей Киевской Руси на протяжении двухсот лет. Оглянись налетопись всей Европы – видишь, повсюду бушуют войны: в Святой земле, в лесахФранции или Германии, в плодородных землях Англии, да, благословенной Англии, вкаждом уголке Азии.

Почему же я так долго занимался самообманом? Разве я невидел те русские степи, те спаленные города? Ведь вся Европа могла пасть подсилой Чингисхана. Подумай о великих английских соборах, превращенных в грудыкамней самонадеянным королем Генрихом.

Подумай о книгах народа майя, брошенных в огонь испанскимисвященниками. Инки, ацтеки, ольмеки – все эти народности ушли в небытие...

Цепь кошмаров, кошмар за кошмаром, и так было всегда, ибольше притворяться я не могу. Когда я вижу, как миллионы погибают в газовыхкамерах по прихоти маньяка-австрийца, когда я вижу, как истребляют под кореньафриканские племена, забивая реки разбухшими трупами, когда я вижу, какбушующий голод охватывает целые страны в век изобилия для обжор, я не могупродолжать верить в эти пошлости.

Не знаю, какое конкретно событие разбило мой самообман. Не знаю,какой конкретно ужас сорвал маску с моей лжи. Были ли это миллионы голодающихна Украине, запертые в собственной стране по воле диктатора, или же пришедшиеза ними тысячи людей, погибшие, когда в небеса над степью изверглась ядернаяотрава, защиты от которой им не предоставило то самое правительство, чтозаставляло их голодать? Были ли это монастыри благородного Непала, цитаделимедитации и милосердия, простоявшие тысячи лет, более старые, чем я и мояфилософия, уничтоженные армией алчных, хватких милитаристов, развязавшихбезжалостную войну с монахами в шафранных одеждах, бесценные книги, брошенные вогонь, древние колокола, расплавленные, чтобы никогда больше не призыватькротких людей к молитве? А случилось это всего за два десятилетия до этого самогочаса, пока народы Запада танцевали на дискотеках и лакали коктейли, небрежносокрушаясь между собой по поводу бедного, несчастного далай-ламы и переключаятелевизионный канал.

Не знаю, кто именно – китайцы, японцы, камбоджийцы, евреи,украинцы, поляки, русские, курды. О Господи, этой песне нет конца. У меня неосталось веры, у меня не осталось оптимизма, у меня не осталось твердыхубеждений в плане логики и этики. Мне не за что было упрекнуть тебя, когда тывстал на ступенях собора, протягивая руки к своему всезнающему и всемогущемуБогу.

Я ничего не знаю, потому что я знаю слишком много, нопонимаю очень мало и никогда не пойму. Но и ты, и все, кого я знал, научилименя, что любовь есть необходимость, как дождь необходим цветам и деревьям, какпища – голодным детям, как кровь – голодным хищникам и падальщикам, то естьнам. Нам нужна любовь, и любовь, как ничто другое, может заставить нас забыть ипростить любое зверство.

Поэтому я извлек их из прославленного, манящегоперспективами современного мира с толпами больных и отчаявшихся. Я извлек ихоттуда и отдал им единственную силу, которой обладаю, и сделал это ради тебя. Ядал им время, время, чтобы, возможно, найти ответ, которого живые смертныемогут никогда не узнать.