Книга Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выскобленными. Теперь все это снова собирается, копится, подчищается, город в городе, набор поломанных музыкальных табакерок, вставляющихся одна в другую. Облезлых, но так до конца и не утративших позолоту. Тем более что ее есть кому наводить.
В детстве я мечтал о таких таинственных архитектурных спрутах, похожих на приключенческие и авантюрные романы, мешающих торжественные залы с обильной закулисной частью. С тупиками, слепыми комнатами и переходами с уровня на уровень. С обмороками внутренних садов, дворов и лоджий. С полутемными коридорами, проходами и чуланами, в которые никто и никогда не заглядывает. С закутками прислуги и проходными будуарами. Все мы, попадая сюда, подсознательно думаем о Лувре времен Ришелье и Мазарини. Периферическим зрением замечая в темных углах тени с кинжалами, мысленно снимаем кино по Дюма и Скотту – потому что они, юношеские романы приключений, «плаща и шпаги», были первее всего остального, сформировав тягу к разнокалиберным интерьерам, без всякой логики перемешанным для праздного зрителя в утомительный калейдоскоп.
Все это накладывается одно на другое до полного неразличения, и вот уже начинаешь радоваться тому, что сокровища Гонзага и д’Эсте растащили по всему свету, так как если бы этот бесконечный музей был набит тем, что висит теперь в Уффици, Каподимонте, в Дрездене, Лондоне и Санкт-Петербурге, синдрома Стендаля точно не избежать.
***
Гений места здесь потрудился на славу и, видимо, продолжает трудиться, так как Мантуя – отдельно, Палаццо Дукале, совсем как это было при герцогах, отдельно. Граница, кстати, весьма ощутима – местные, впрочем, как и везде, стараются не бывать в зонах туристического бедствия, городская жизнь начинается уже за ближайшим поворотом: на озерной набережной и в парке, углубляющемся в сторону от центра, в низкорослых улицах, заваленных собачьими какашками да адвокатскими, если судить по латунным табличкам, конторами.
Но что более всего ведет к пониманию Мантуи, так это странное соединение двух вещей, фантастический дуэт дворца и озера. Прежде всего естественно входишь в самую старую часть здания, в красно-кирпичный замок первых маркизов, в одной из высоких квадратных башен которого находятся в самом деле великолепные фрески Мантеньи: прелестные амуры, похожие на облака, которые обратились в детей, играющих на чудесно голубом небе среди гирлянд зелени, апельсинов и лимонов, сплетенных в виде триумфальных арок над самим Мантуанским маркизом и всеми молодыми Гонзага.
Эта живопись с ее преобладающим голубым и эмалево-белым и зеленым цветом нежна и свежа в своем великолепии и заслуживает большего восхищения, чем какое-либо другое произведение Мантеньи. Но окна башни смотрят на нечто еще более дивное и приятное – на одно из озер! Бледно-голубая вода окружена зеленым камышом, сзади видны тополя и ивы на зеленом лугу, и голубые смутные Альпы, и соединяющий все это длинный замковый мост с башнями из бледных кирпичей цвета герани.
Нужно пройти через колоссальные дворы, чтобы попасть из старинной укрепленной части в остальной дворец, так называемый Корте Нуово. Теперь эти дворы превращены в городскую площадь…
…Из всех разрушающихся дворцов, которые я когда-либо видела в Италии, мантуанский дворец выражает наиболее полное разрушение. Сначала вы испытываете одно только это впечатление. Но мало-помалу, после того как вы побродите по тому, что поначалу вам покажется только лишь торжественной пустыней, вы вдруг начнете чувствовать, что этот дворец более, чем все другие подобные ему, вошел в вашу душу. Ибо эти бесконечные залы и комнаты, иные, как апартаменты Изабеллы д’Эсте (в них висели некогда аллегории Мантеньи, Перуджино и Косты, „Триумф целомудрия“ и проч., теперь находящиеся в Лувре), уютные и красивые даже в своем запустении, иные слегка подновленные Марией Терезой для вечерних балов и приемов, иные совсем обвалившиеся, погибшие, наполненные заплесневелыми архивами или еще совсем недавно служившие складами съестных припасов и казармами – весь этот колоссальный лабиринт, странно согласующийся с золотым и голубым лабиринтом на потолке одной из комнат, есть, в целом, самая великолепная, самая фантастическая вещь, оставленная нам Италией Шекспира…
Сб, 22:46: Ни одна провинция так не воняет навозом, как Ломбардия. Мчишь по шоссе из Бергамо, где сегодня по всему нижнему городу какие-то политические манифестации негров (а в верхнем – такие же массовые манифестации туристических толп), мимо Брешии, словно бы хочешь оторваться от вязкого сельскохозяйственного шлейфа.
Сб, 23:46: А в Мантуе снова туманы. Приезжаешь «домой» и как попадаешь в прошлое из какого-то неправильного черно-белого фильма про послевоенную школу.
Вс, 00:01: Семь Лотто увидел в Академии Каррара, по одному – в Сан-Спирито и в Сан-Бартоломео-э-Стефано. В Сан-Бернардино не пустили.
Вс, 00:22: Неожиданно написал для родной газеты про большевистский переворот 1917 года. Родной заголовок был «Старые песни о главном» https://t.co/4W1u9wQLNF.
Вс, 00:25: Бергамо – самый спиритуальный, закрытый город этой поездки, задвинутый на противоборстве между нижним (большим) и верхним (старинным) городом, а на все остальное не обращающий никакого внимания.
До Бергамо заехал наудачу в Трескоре-Бальнеарио, чтобы попытаться поймать цикл фресок Лотто в оратории церкви при вилле Суарди. Но удача, разумеется, не улыбнулась (я почти и не надеялся: везет мне если только на новенького, тем более что с виллами у меня почти всегда сложности), все закрыто. Прогулялся по тихому городку повышенной разреженности у самого начала Альп – сплошные усадьбы и частные владения, упирающиеся в холмы и горные склоны.
Здесь север, совсем север, природа сдержанная, сонная. Теплая, но не солнечная – солнце здесь заочное, и все, что под ним прорастает, тоже уже не родное, не «ах, какие просторы», но двоюродное, троюродное даже по отношению к романтическим стереотипам в духе Сильвестра Щедрина. Как и не в Италии уже, хотя размах панорамы почти тосканский. Но слишком много промышленных предприятий, заводов, складов, зон отчуждения и прочей мегаполисной инфраструктуры, лишающей ландшафт того градуса невинности, что глаз постоянно ищет за окном на протяжении всего путешествия. На ходу, проезжая спальные городки и деревни, не выходящие из бабушкиной спальни (шоссе и есть узкая центральная улица, обступающая автомобилистов старинными домами), научаюсь новым критериям пышности и красоты.
***
Фрески Лотто я нашел сегодня ночью. В мантуанском доме, где арендую небольшую старомодную квартиру (очевидно, раньше здесь были комнаты стариков – чувствую их шаткое присутствие перед сном), есть шкафы с книгами. Почти библиотека с весьма осмысленным подбором. Там, на нижних полках стоит подписная серия в 50 небольших альбомов, посвященных фресковым комплексам. От Помпей и Сикстинской капеллы до мозаик в Равенне и соборов в Орвьето, Ассизи или Ареццо. Большого формата каждый выпуск (1965 года издания) – размером в слегка пожелтевший атлас, поэтому я фрески Лотто детально рассмотрел. Ораторий не слишком высокий, приземистый, можно сказать.
