Книга Охота на Пиранью - Александр Бушков

– Резонно, – подумав, сказал Мазур. – Мои знают,что нет у меня другой цели, кроме Шантарска. С твоими, уверен, не такопределенно?

– В точку. И все равно, не стали бы валить меня в поезде.Непременно ж надо со мной вдумчиво потолковать в тихом уголочке, выяснить, чток чему и почем, кто навел, кто помогал, да не собирался ли с кем делиться... Втаких делах тебя без долгого допроса на тот свет ни за что не отправят. Тычерез часок сходи к бригадиру и стучи своим, пусть встретят...

– Ага, – сказал Мазур, бессмысленно глядя на мелькающиеза окном кучки деревьев, неотличимые друг от друга. – Что, установимчто-то типа дежурства?

– Да покурить надо выходить почаще, и все сложности. Там вдвух первых купешках едут какие-то суетливые мальчики, но они давненько едут, якраем уха слышал, как болтали про столичный эскорт, налоги и тарифы –бизнесмены, мля... Кроме нас, никто больше в эту роскошь не садился. А дверь наплощадку девка наверняка на ключ замкнула – не любят они, когда черезбогатые вагончики народ из третьего класса шарашится, еще пропадет чего изкупе, расплачивайся потом... – Он помолчал, швырнул окурок в полированнуюшикарную урночку. – Полковник, дельный совет хочешь?

– Ну?

– У тебя там что, с твоей кошкой какие-то сложности?

– Да что-то вроде, – сказал Мазур нехотя.

– Я тебе в душу не лезу, а совет дам. Сейчас хватанем по стограмм, я Надьку уведу в нашу крытку, а ты положи свою на диванчик и отжарь еекак следует, до полного «не могу». Точно тебе говорю, полегчает, и перестанетона на тебя таращиться, как суровый прокурор. Самый верный метод. Сам бы могдогадаться, на пионера не тянешь годами...

– Учту, – сказал Мазур, глядя в окно.

– Да ты не лезь в бутылку, я тебе добра желаю. С тех пор,как ты в долю войти не захотел, у меня сердчишко все еще чуток не на месте, вседумаю, что бы для тебя приятного заделать. – Он помолчал и признался: – Непонимаю я тебя, обормота. Столько стекляшек... А тех, кого не понимаешь, нужноили обходить десятой дорогой, или уважать. Простая арифметика, жизньюпроверенная. Жизнь, она, знаешь ли, заставляет человека рисовать с ходу – исразу отводить ему местечко в твоих будущих планах... А отсюда и отношение. Нучто, пошли?

В купе он быстренько свернул пробку на бутылке виски –надо понимать, из его старых запасов, Мазур не видел, чтобы он покупал спиртноена вокзале, – налил в стаканы на два пальца. С треском вспорол прозрачнуюцеллофановую обертку конфетной коробки, быстренько испластал ножом кусокколбасы – проворно, ловко, словно подогреваемый внутренним огнем. Теперь толькоМазур во всей красе осознал, что такое золотая лихорадка, – и лет пятьсотназад, должно быть, так выглядело, в точности, так же горели глаза и рвался изглотки ликующий вопль. Как ни странно, он чувствовал, что прекрасно понимаетКреста, – оба были д р е в н и е,изначальные, только один служил империи даже после ее падения, а другойхладнокровно клал себе подобных ради кристаллического углерода, по молчаливомусговору черт-те сколько лет назад провозглашенному драгоценностью номер один. Апотомки все равно не спросят потом, даже не поинтересуются, почему пошел ко днукрейсер на рейде и какой путь проделали сверкающие бриллиантики, прежде чембросить якорь в витрине...

– Ну, за удачу? – Крест первым поднял стакан и вытянулсодержимое медленно, жмурясь.

Выпили. Ольга задумчиво повертела в руке стакан с видомотсутствующим и грустным, усмехнулась:

– Мы звери, господа, история нас осудит...

– Знакомое что-то... – осклабился Крест.

– Это из кино, – пояснила Надя.

– А... В молоко, Катя. Истории до нас дела нет, жуткозанятая дама и любит грандиозности, а звери... В общем, лучше быть зверем, чемдерьмом. Право слово. А поскольку дерьма среди присутствующих я что-то ненаблюдаю, все неплохо, дела идут и жизнь продолжается... – Он поднялся,положил руку Наде на плечо: – Пошли, боевая подруга, помещение обживать,ребятам поговорить охота... Выпить-закусить еще осталось, это – им...

Прихватил два пустых стакана, легонько шлепнул Надю понижеталии, тесня к двери, обернулся и подмигнул Мазуру:

– Места тут тихие, чужие не ходят...

– О чем это ты со мной говорить собрался? – равнодушнопоинтересовалась Ольга, когда дверь задвинулась.

– О жизни, конечно, – пожал он плечами, налив себе ещена палец.

– О жизни? – она, повернувшись к Мазуру безукоризненнымпрофилем, смотрела в окно на голые желтые поля. – Бог ты мой, я о жизни идумать боюсь. Ведь не забудешь никогда...

«Забудешь, – подумал Мазур. – Быстрее, чем тебекажется. Ну, не начисто – п о ч т и начисто. Психология –наука точная, алгебре не уступит. А она на многочисленных примерах показывает,что человек, к счастью, способен быстро и надежно забывать почти все страшное,случившееся с ним. Даже в самых обычных, ни в одной букве не засекреченныхработах можно прочесть про жертвы кораблекрушений, которые уже через пару летвыкидывали память о случившемся из сознания, забывали так искренне, что когдаим потом напоминали о пережитом, искренне удивлялись, подозревали врача вкаком-то дурацком розыгрыше, твердили, что никогда с ними ничего подобного неслучалось, путают их с кем-то... Забудешь. Это мне не удастся – меня специальноучили ничего не забывать...»

– Что ты на меня так смотришь? – спросила она,по-прежнему не поворачивая головы, закинув ногу на ногу, задумчиво подперев подбородоккулачком.

– Встань, – сказал Мазур, помимо воли ощущая прежнеежелание, поднимавшееся из темной глубины.

Она подняла бровь, но встала, передернула плечами:

– Ну и?

– Колготки сними, – сказал он хрипло, глядя ей в глаза.

Со знакомой легкой гримаской, означавшей, что она чего-тонедопонимает, Ольга стянула колготки, кинула на диван, поинтересовалась:

– Продолжать?

Он кивнул. Положив туда же трусики, она, судя повзметнувшимся бровям, собиралась отпустить какую-то ехидную реплику, но Мазур,без труда повалив ее на диван, уже навалился, ища губы, преодолевая слабоесопротивление. В обрамлении темных с рыжинкой волос ее лицо казалосьнезнакомым, но все таким же влекущим.

Мазур овладел ею грубо, как никогда прежде. Она короткопростонала и замерла, а он уже не мог остановиться, охваченный непонятнымчувством – смесью желания с яростью, – властно и неспешно проникая глубже.Очень быстро яростная возня сменилась размеренным ритмом. Ольга отвечала,прижав обеими руками его голову к своей мокрой щеке, и в этом шальном безумииуносилось прошлое, как сухой лист по ветру, – если только оно былокогда-нибудь, прошлое... Колеса постукивали под ними, словно стирая из памяти скаждым ударом все черное и печальное.

Изрядно времени прошло, прежде чем они смогли оторватьсядруг от друга, – но еще долго сидели в обнимку на нешироком мягком диване,глядя на желтые поля и лес на горизонте, смахивающий на комки тугой зеленойваты. Ольга уже не плакала, а минутой позже Мазур убедился, что жизнь и в самомделе перешла в д р у г у ю плоскость: любимая женапошевелилась и жалобно сообщила: