Книга Янычары в Османской империи. Государство и войны (XV - начало XVII в.) - Ирина Петросян

Мусульманское духовенство в это время было серьезно обеспокоено не утихающим мятежом в Анатолии и неэффективностью действий турецкой армии в Венгрии, считая себя вправе взять на себя роль спасителя османской государственности. Не только бывший шейхульислам Сунуллах-эфенди, но и представители неортодоксального духовенства, шейхи суфийских орденов, пытались вмешиваться в политические дела, обладая при этом огромным духовным влиянием в обществе. Именно суфизм в Османской империи как хранитель многих старых народных верований, через неортодоксальный ислам сумевших встроиться в систему официального ислама, выступал за идею сильного верховного правителя и укрепления центральной власти в громадной Османской империи. Безусловно, султан Мехмед III мало отвечал этим требованиям. Его единственный поход в Венгрию в 1596 г., едва не окончившийся катастрофой, и дальнейшая бесславная война с Габсбургами мало укрепляли авторитет правителя. При этом главное, что занимало умы, был антиправительственный мятеж в Анатолии, который власти никак не удавалось подавить. В этих условиях один из столичных шейхов предпринял попытку смещения Мехмеда III с трона с заменой его старшим сыном султана, шехзаде Махмудом. Многие османские историографы старательно обходят обстоятельства этого эпизода в истории османской династии, лишь кратко упоминая о смерти шехзаде312. Кятиб Челеби, а за ним Мустафа Наима сообщают, что между шейхом, имя которого не называется, и шехзаде существовала некая переписка. При этом о шейхе говорится, что он «возносил свои молитвы» с пожеланием возведения на престол шехзаде Махмуда. Главе черных евнухов в гареме, кызлар агасы, удалось перехватить одно из писем и передать его султану. Судя по тому, что эта переписка османскими историографами названа «изменой», в письмах шла речь о замене царствующего монарха его старшим сыном. В результате и шехзаде Махмуд, и его мать, и ряд лиц, являвшихся пособниками в передаче писем, были схвачены и казнены. Примечательно, что казненный сын Мехмеда III, которого Кятиб Челеби характеризует как «честолюбивого и храброго» юношу, называется человеком деятельным и способным к решительным действиям. Шехзаде неоднократно просил своего отца, Мехмеда III, отправить его вместе с сердаром против бунтовщиков в Анатолию, обещая восстановить там власть султана313. Кятиб Челеби пишет, что брат шехзаде Махмуда (неясно, о каком из сыновей Мехмеда III идет речь — об Ахмеде, ставшем вскоре султаном, или о Мустафе — и тот и другой в это время были подростками двенадцати и десяти лет соответственно) не был столь деятельным в этом вопросе314. Мустафа Наима, широко использовавший в своей работе труд Кятиба Челеби, вносит в данном случае поправку и пишет, что «падишах, [слыша] подобного рода речи, удерживал [сына от военного предводительства]»315. Во всяком случае, из того, что мы знаем о казненном шехзаде Махмуде, видно, что в глазах многих он отвечал требованиям традиционных тюркских представлений о «сильном» правителе (хане).

Мехмед III был первым османским султаном, не предоставившим в управление наследнику престола санджак. Мюнеджим-баши, сообщая о воцарении Ахмеда I (1603–1617), брата убитого шехзаде Махмуда, пишет, что Ахмед не был отправлен в санджак, как это практиковалось в османской династии, из-за антиправительственных выступлений в Анатолии316. Возможно, по этой же причине не имел санджака и казненный шехзаде Махмуд. В последующем практика предоставления наследнику престола и другим сыновьям султана санджаков в управление уже не возобновлялась. Все воспитание и обучение принцев ограничивалось узким пространством «кафеса», небольшой части дворца, где они жили практически в затворничестве и бездействии. Надо ли говорить, что такой образ жизни, бедный опытом и жизненными впечатлениями, самым пагубным образом сказывался на психике и характере потенциальных монархов, сводя их жизнь к интригам и фаворитизму двора и мало знакомя с реальной государственной системой управления, что не отменяло, правда, получения традиционного мусульманского образования, включавшего в себя не только знание основ религии, но и знакомство с классическими образцами мусульманской литературы с включением сюда и трудов по истории.

Готовившаяся летняя военная кампания 1603 г., которая должна была продолжить войну с Габсбургами, надолго задержалась из-за событий, связанных с переговорами, затеянными анатолийским мятежником Дели Хасаном с правительством. Как уже упоминалось, непобедимый инсургент, соблазненный предложенной ему должностью боснийского бейлербея, подчинился наконец мобилизационному призыву назначенного сердаром Лала Мехмед-паши и выехал со своими приверженцами, которых насчитывалось до 10 тыс. человек, в Белград. Новоиспеченный османский бейлербей обладал своим представлением о значимости дарованной ему должности. Он начал с того, что, вступив на борт судна, которое должно было перевезти его с азиатского на европейский берег, до глубины души возмутился малыми размерами предоставленного ему суденышка и наказал за это командира корабля смертельным выстрелом из мушкета. Появление Дели Хасана и его воинства в Белграде произвело на всех сильное и неизгладимое впечатление. Когда Дели Хасан и его воины предстали перед сердаром Лала Мехмед-пашой, их внешний вид чрезвычайно поразил турецкую армию и главнокомандующего. По словам османских хронистов, у некоторых людей Дели Хасана болтались на голой шее амулеты, к стременам были подвешены «вероотступнические предметы», а на спинах виднелись цимбалы. Некоторые не имели шапок на головах, их длинные волосы свисали по обеим сторонам головы, а кое-кто из прибывших сверкал голыми икрами ног. В руках у некоторых были тростниковые палки, увенчанные белыми матерчатыми полосами шириной в две пяди317. Это описание людей Дели Хасана, оставленное османскими историками, показывает, что основной массой сторонников мятежника были кочевники, принадлежавшие к смешанному населению Юго-Восточной Анатолии и совсем не походившие на правоверных мусульман.

В начале кампании долго ждали в ставке сердара Лала Мехмед-паши крымского хана, зимовавшего в Пече — его всадники, решив подкормиться, потратили немалое время на совершение грабительских набегов на «земли неверных», но это не принесло им добычи, на которую они рассчитывали. Более того, похоже, Гази-Гирей и не собирался принимать участия в летней кампании 1603 г. и, невзирая на присылаемых к нему гонцов, отправился со своим войском обратно в Крым в нарушение своих вассальных обязательств. В условиях ослабления османской центральной власти крымский хан мог действовать совершенно безнаказанно. Сюзерен был недостаточно силен, чтобы наказать своего непослушного вассала.

Между тем с приходом лета неутомимые австрийцы открыли военные действия. Их армия находилась у Пешта. Здесь они соорудили мост на дунайский остров и хорошо укрепили его, чтобы иметь возможность препятствовать доставке по Дунаю продовольствия и боеприпасов гарнизону Буды. Отсюда же австрийцы вели пушечный обстрел подошедшей турецкой армии. Чтобы избежать огня их вражеских батарей, оставалось одно — действовать ночью. План сердара был прост — совершить ночную высадку на остров турецких сипахи, не задействовав при этом янычар. Последние, однако, воспротивились этому, заявив, что желают участвовать в десантной операции. Более того, по их желанию высадку должна была совершить румелийская конница во главе с румелийским бейлербеем Мурад-пашой, а не всадники санджакбея Кюстендила, как того хотел командующий. Лала Мехмед-паша оставался на берегу Дуная с частью войска, куда входили недавние инсургенты во главе с Дели Хасаном, наотрез отказавшиеся копать траншеи и сооружать какие-либо укрепления.