Книга Сети сатаны - Оливер Петч

– Калека и дьяволица, – стражник ухмыльнулся и поскреб заросший щетиной подбородок. – Пусть доктор поищет дьявольские отметины, наверняка парочка найдется.

– Я здесь именно для этого, – ответил Иоганн с видом врача, у которого было намечено множество визитов к богатым горожанам. – Так что будьте любезны, дайте пройти. Ну?

Стражники неохотно расступились. Фауст с Валентином вошли во внутренний двор. Слева находились вторые ворота, и тоже под охраной. За ними вниз вела лестница, и только за третьей дверью, обитой железом, был вход в тюрьму. Чадящие факелы едва освещали низкие своды. Посередине располагался колодец с ведром на цепи, и оттуда, из глубины, тянуло холодом. В воздухе стоял запах дыма, вареной капусты и сырости. Здесь также дежурили стражники.

«Нам не войти сюда незамеченными, – подумал Иоганн. – И никакая магия тут не поможет».

За содержание узников отвечал какой-то горбатый тип с немытым лицом. Тюремщик лениво, шаркая ногами, подошел к посетителям и мельком взглянул на их сумки.

– О вас уже доложили, – сообщил он. – Не ко всякому заключенному приходят двое господ, да еще с угощениями. Сначала лампа, а теперь вот ветчина с сыром… Повезло же кому-то на взятку. Здешняя еда благородной даме, видно, не по нраву.

– Это моя племянница, – коротко ответил Валентин. – Если вас что-то не устраивает, обращайтесь к ордену.

Тюремщик махнул рукой, и они двинулись по узкому коридору. С одной стороны тянулись низкие дверцы. Время от времени Иоганн слышал за ними стоны и стенания. Он заглядывал через зарешеченные окошки и видел несчастных, привязанных к скамьям или закованных в колодки. Специальные рисунки над дверцами указывали на преступление, совершенное узником: красный петух для поджигателей, черная кошка для изменников… То и дело путь им преграждали запертые двери, и тюремщик всякий раз возился со связкой ключей.

Иоганн поглядывал на Валентина: тот изнывал от нетерпения, пока тюремщик отпирал очередную дверь. Он должен был понимать, сколь безысходно их положение. Из такой тюрьмы вытащить кого-то просто не представлялось возможным. Однако Валентин лишь устало улыбался ему, и глаза его сверкали маниакальным блеском.

Так они и продвигались, одна дверь за другой. По коридору через равные промежутки, примерно на уровне глаз, тянулись узкие зарешеченные оконца. Сквозь них внутрь проникал солнечный свет и шум с рыночной площади. Там, на свободе, занимался новый день, но в застенках царил извечный сумрак.

И вот они остановились перед дверцей почти в самом конце коридора. Над дверцей была начертана пентаграмма – по всей видимости, знак ведьм и колдунов. Тюремщик выбрал ключ из связки и отпер замок.

– У вас полчаса, – сказал он.

Дверца распахнулась, и Иоганн замер в изумлении.

* * *

Стены камеры были обиты досками. Дерево, источенное червями, покрывали пятна – то ли засохшей крови, то ли экскрементов. Всю обстановку составляли лежанка, узкая скамейка и ведро для оправления нужды, накрытое дощечкой, которая служила столом. Под потолком висела масляная лампа, и ее тусклый свет рассеивал тьму.

На скамейке, скрестив ноги, сидела девочка и играла в веревочку. На ней была грязная роба, босые ноги посинели от холода. Она пропускала веревочку между пальцами обеих рук и сплетала всевозможные узоры. Когда в камеру вошли двое мужчин, девочка подняла голову и посмотрела Иоганну прямо в глаза.

«Этого не может быть! – подумал он. – Господи! Что все это значит?..»

– Дядя Валентин! – радостно воскликнула девочка и вскочила со скамейки. – Наконец-то, я так соскучилась!

– Девочка моя, дай я обниму тебя!

Валентин отложил мешочек, шагнул к девочке и заключил в объятия. Гретхен при этом зажмурилась.

– Не уходи, – сказала она негромко. – Не оставляй меня больше.

В тусклом свете их тела сливались воедино. Некоторое время слышны были лишь отдаленные стоны из других камер.

Иоганн тем временем рассматривал лицо Гретхен. В камере царил полумрак, но сомнений быть не могло: веснушки, губы, с которых словно никогда не сходила улыбка, выступающие скулы, золотистые волосы… Только глаза были другие. Темные и загадочные, как бездонная пропасть.

Его глаза.

Иоганн стоял как парализованный. «Это невозможно, – думал он. – Я, должно быть, сплю».

Наконец Гретхен отстранилась от Валентина и взглянула на Иоганна.

– Кто это? – спросила она с любопытством.

– Мой старый друг, – с улыбкой ответил Валентин и смерил Фауста пытливым взглядом. – Когда-то нас связывала крепкая дружба, мы были схоластами в Гейдельберге.

– Кто такие схоласты? – спросила Гретхен.

– Это молодые люди, которые пьют вино и пиво сверх меры и считают себя бессмертными. – Валентин подмигнул ей и снова взглянул на Иоганна. – Ведь так? Бессмертными.

Фауст промолчал, не в силах отвести глаз от Греты. Она находилась в том самом возрасте, когда грань между девочкой и молодой девушкой едва ощутима. Гретхен отличалась высоким ростом и была бойко сложена, под робой уже обозначились маленькие грудки, но лицо еще хранило детские черты. Иоганн вспомнил летние деньки в Книтлингене, игры в стогах сена, беготню в лесу… Нет, это какое-то совпадение, иного объяснения он не находил. И все же сходство поражало воображение. Теперь Иоганн понял, о чем говорил Валентин, когда они выходили за ворота комтурии.

В ней есть что-то особенное… до боли знакомое…

Гретхен уже потеряла к Иоганну всякий интерес.

– А ты принес мне что-нибудь? – спросила она Валентина.

– Ну а ты как думаешь? – Тот подмигнул ей и протянул мешочек, зажатый в покалеченной руке, как в клещах. – Вот, посмотри сама.

Девочка стала рыться в мешочке. С радостным возгласом она достала кусок сыра, большой ломоть хлеба и несколько сушеных яблок. Тут же откусила от хлеба и запихнула следом кусочек сыра.

– Не набивай так рот, девочка моя, – предостерег Валентин. – Тебе станет плохо.

Они молча смотрели, как девочка наедалась. Гретхен страшно исхудала; лицо и руки, грязные и покусанные блохами, были покрыты ссадинами. Но серьезных увечий Иоганн не заметил. Очевидно, палач за нее пока не принимался. Было просто удивительно, в каком расположении духа пребывала Грета. Как это, должно быть, ужасно – сидеть здесь в полном одиночестве, когда по ночам доносятся крики заключенных и не с кем даже перекинуться словечком, кроме горбатого тюремщика да угрюмых стражников. Похоже, Гретхен была наделена той внутренней силой, которой мог похвастаться не каждый взрослый. Все еще не в силах пошевелиться, Иоганн стоял и разглядывал девочку на скамейке.

Когда Грета поела, Валентин прервал молчание.

– У меня есть для тебя кое-что еще. Я подумал, она сможет скрасить твое одиночество. Ты, наверное, уже вышла из того возраста, и все же…