Книга Россия, которой не было - 2. Русская Атлантида - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никон же попытался обосновать, что «священство выше царства» и патриарх должен командовать царем, а не наоборот. Алексей Михайлович, естественно, стал «укорачивать» недавнего любимца, и дело кончилось расколом между царем и патриархом.
Чтобы осудить Никона, опять же необходимо было мнение восточных патриархов, архиепископов и епископов, и как в можно большем числе. 2 ноября 1666 года в Москву прибыли Макарий Антиохийский и Паисий Александрийский.
Но вот ведь что интересно: константинопольский патриарх Парфений, преемник Паисия, вообще запретил патриархам Макарию Антиохийскому и Паисию Александрийскому вмешиваться в русские дела. Когда же патриархи самовольно поехали на Русь, Парфений собрал собор восточных архиереев, и собор лишил их патриарших престолов. Так что судили Никона фактически никакие не иерархи, а частные лица.
Для Никона важно было не мнение восточных иерархов (он уже и так владел истиной в последней инстанции), а важна была возможность опереться на авторитет. Мнением же он пренебрег.
И для судящих его важны оказались не каноническое право и не закон, а желания царя. Царь хотел осуждения Никона и получил его.
Фактически же судьями в русском церковном споре окажутся вовсе не те греки, которые олицетворяли восточное православие, а самые настоящие авантюристы.
Например, Паисий Лигарид — выпускник Римской коллегии св. Афанасия. Рукоположен в священнический сан униатским митрополитом Рафаилом Корсаком.
Как платный миссионер униатства, он послан был в Константинополь, потом в Валахию. Паисий Иерусалимский, от которого Лигарид скрыл свою биографию, рукоположил его в митрополиты Газские. Но в Газу тот отнюдь не поехал; зачем ему Газа, где и голову недолго потерять?
Лигарид сидел в Валахии, слал бравые реляции в Рим и получал жалованье за то, чего и не думал делать.
Попав в Москву, Паисий Лигарид был именно тем человеком, который советовал на Великий собор 1666—1667 годов позвать восточных патриархов и был с ними неотлучно, переводил и т.д.
К тому времени в Палестине афериста давно разоблачили, и новый иерусалимский патриарх Нектарий написал об этом Алексею Михайловичу.
«Даем подлинную ведомость, что он отнюдь ни митрополит, ни архиерей, ни учитель, ни владыка, ни пастырь, и всякого архиерейского чину лишен…» — недвусмысленно писал Нектарий.
Но даже такое письмо не отвратило царя от авантюриста. Лигарид рассказывал царю, что это его и царские враги, сторонники Никона, пакостят ему. И Алексей Михайлович даже просил восстановить «великого учителя и переводчика нашего» в сане митрополита Газского. В ход пошли такие веские аргументы, как соболя и рубли.
На время Лигирид был восстановлен в сане, но ненадолго, на полгода…
В 1673 году он отпущен царем в Палестину для решения своих вопросов, но не уехал дальше Киева.
В Киеве аферист повел себя так, что 21 августа 1675 года Алексей Михайлович повелел специальным указом доставить Лигарида в Москву. Однако здесь сам царь с ним встречаться не пожелал, хотя и в тюрьму не заточил. Похоже, про авантюриста просто забыли.
В 1678 году, уже после смерти Алексея Михайловича, Лигарид попросил у Федора Алексеевича разрешения уехать в Палестину. Отпущенный восвояси, он остался в Киеве, где и помер в августе того же года.
Другим то ли авантюристом, то ли разведчиком, подвизавшимся вокруг Никона, был Арсений, знаменитый правщик книг. Все православные историки раскола считали Арсения строгим ревнителем православия и очень ученым человеком.
Появился он в Москве в 1649 году в свите иерусалимского патриарха Паисия, ехавшего, называя вещи своими именами, за милостыней.
В Москве он понравился, а его личность не вызывала сомнений — в чьей свите прибыл! И Арсений остался на Московской Руси преподавать риторику, как человек ученый.
Никто ведь не знал, что Арсений пристал к свите Паисия только в Киеве.
Когда же Паисий возвратился в Константинополь, он узнал такие вещи про Арсения, что в панике кинулся срочно писать в Москву. По тексту этого письма боярин Никита Иванович Одоевский и думный дьяк Михаил Волошенинов учинили допрос, и когда стали пугать острогом, Арсений повинился.
Оказалось, что он — воспитанник греческой иезуитской коллегии в Риме, которая специально воспитывала греков-униатов. Прибыв домой, в Константинополь, Арсений перед своими родными братьями проклял латинство и стал православным, но ненадолго, и при неясных обстоятельствах стал магометанином (уверял, что повинуясь насилию).
Вскоре он бежал в Валахию, потом в Молдавию (где, естественно, стал православным). Перебравшись во Львов, Арсений снова униат. В Варшаве некоторое время живет при королевском дворе, и король посылает его в киевскую православную школу в качестве учителя: ясное дело, для пропаганды униатства.
Информация о прошлом Арсения обошлась ему дороже, чем Лигариду: его сослали в Соловки. Там Арсений, как и следовало ожидать, воспылал особой любовью к православию и восхищался благочестием соловецких иноков.
В 1652 году Никон так очаровался Арсением при посещении Соловков, что привез его обратно в Москву. Человек, о котором в приговоре говорилось: «своим еретическим вымыслом хотел и в московском государстве свое злое дьявольское учение ввесть», официально признанный еретиком, стал преподавать в греко-латинской школе и назначен книжным правщиком.
Естественно, своего благодетеля Никона Арсений в трудную минуту предает с обычной для него легкостью.
Известно, что он и после отстранения Никона от дел переводил и издавал несколько книг, участвовал в правке богослужебных книг. Конец его неизвестен. Трудно поверить, что столь известный «волхв, еретик, звездочетец, исполненный смрада иезуитских ересей», тихо помер, никому не известный. Более чем вероятно, что последние годы Арсений окончил в Риме, ведя степенные беседы с отцами-иезуитами. Так сказать, консультируя тех, кто должен пойти вслед за ним.
Никон заложил и традицию делать генералами дезертиров европейских армий и учителями детей — полуграмотных французских кучеров и бродяг.
Итак, реформа началась еще в 1649 году, до Никона, а закончил ее сам царь, после ухода Никона от дел. Гораздо правильнее было бы назвать ее не никонианской, а романовской, потому что задумал ее, начал и провел до конца Алексей Михайлович Романов.
15 апреля 1652 года помер не брезговавший ростовщичеством патриарх Иосиф, оставивший после себя денег на сумму 130 тысяч золотых рублей. Никона поддержали все — и царь, и столичные ревнители благочестия, и провинциальные. Везде-то он оказался своим.
Будучи избранным, патриарх Никон начал рассылать по всей Московской Руси «память» (если угодно, постановление) с требованием служить по-новому и по новым книгам.
