Книга За морем - Беатрис Уильямс

— О нет… — выдохнула я. — Нет!

— Я любил его, — молвил Гамильтон, подняв на меня глаза. — А дальше — тишина,[65] — добавил он и вытянул из кармана пистолет.

— О нет! — в отчаянии прошептала я.

Он поднес дуло ко рту и выстрелил.

Заломив руки над головой, я как подстегнутая развернулась и побежала обратно к кладбищу, к каменному уступу, чуть не в руки к спустившемуся Холландеру.

— Они все же это сделали! Они убили его! Джефф его застрелил! Он застрелил Джулиана!

— О боже! — вскричал профессор, зажмурив глаза. — Господи!

— А сам он только что застрелился! Прямо у меня на глазах! Аж мозги…

— Кто?

— Артур Гамильтон! Так что быстрее, профессор! Отправьте меня в прошлое! Сию же минуту! Умоляю, иначе я этого не вынесу!

— Господи! — снова вскричал он.

Я схватила его за плечи:

— Отправьте сейчас же! Немедленно! Пока я не подобрала его пистолет и не застрелилась сама!

Холландер, потрясенно распахнув глаза, уставился на меня.

— Сделайте же это, профессор! — взмолилась я и, упав на колени к его ногам, поникла головой.

Через мгновение я почувствовала, как он крепко взял меня за плечи. Суровый ветер с дождем обрушились на меня долгим непрерывным шквалом.

— Сделайте же это! — отчаянно завопила я опять.

И вдруг у меня заложило уши, перехватило дыхание, и я устремилась, кружась и кружась, куда-то сквозь леденящую пустоту… и очнулась под секущим мартовским дождем, частыми струйками сбегающим по моему лицу.

ГЛАВА 28

Амьен

В ту ночь я не сомкнула глаз. Разве могла я потерять хоть одно мгновение своей последней ночи с Джулианом? Естественно, я не могла заснуть! Мне было совсем не до сна — каждый нерв во мне дрожал и вибрировал, будто по телу непрерывно струился магнитный ток.

Я ничего ему больше не рассказала. Какая от этого польза? Джулиан не собирался менять планы, не мог пренебречь офицерским долгом, изменить принципам. Пусть лучше и дальше думает, что сможет перехитрить судьбу, помешать божественной воле, что, сместив время выхода патруля или еще что-то подкорректировав, он станет недосягаем для Холландера. Что он сможет остаться в этом веке, сможет вернуться ко мне, жениться и стать отцом для нашего малыша. Чудесная красивая мечта! Так почему бы не позволить Джулиану стремиться к ней до самого конца?

В нашей узкой постели я едва могла пошевелиться. Я лежала, всей плотью, от щеки до пальцев ног, прижавшись к его отдыхающему во сне телу, и все разглядывала его спящего, любуясь прекрасным и дорогим мне лицом, что светлело в слабом сиянии луны, просачивавшемся из окна сквозь тонкие занавески. Эта прелестная мальчишеская «версия» Джулиана! Отчасти воин, отчасти юный студентик — и вместе с тем уже таивший в себе все то, что я в нем так всегда любила.

Смогла ли я все-таки привыкнуть к его необычайной красоте? Признаться, не совсем. В моем сознании она скорее соединилась с красотой его души, его внутренней сущностью. С тем Джулианом, которого я полюбила. И теперь я понимала, что не посмею допустить, чтобы он остался здесь и был потом убит на Сомме или при Пашендейле,[66] или в каком-нибудь очередном, не бог весть каком важном ночном рейде вроде того, в который он собирался ныне. Так, по крайней мере впереди его абсолютно точно ждут двенадцать лет жизни, включая одно восхитительное лето. И за эти годы он добьется много чего замечательного. Впереди и успешные вложения инвесторов «Саутфилда», и всевозможные благотворительные пожертвования, и надежные пенсионные страхования. И спасение от банкротства «Стерлинг Бейтс», и благодаря силе его личности, его находчивости и личному примеру сохранение для многих десятков людей средств к существованию. И дитя, которое он зачал со мной, которое останется жить после него — или, правильнее сказать, до него? Ребенок, которого я буду любить всей душой, которого я взращу в великом почтении к памяти его блистательного отца.

Все это вместе и даже по отдельности настолько перевешивало мою эгоистическую потребность побыть с ним рядом хотя бы еще немного, ненадолго выкрав его у неумолимой судьбы!

В этот момент моих размышлений — уже далеко за полночь — Джулиан пошевелился, частицей своего еще не пробудившегося сознания неловко отметив непривычное соседство другого тела. Смущенно, совершенно по-мальчишески он открыл сонные глаза и глянул на мое лицо, лежавшее рядом на подушке.

— Кейт, — выдохнул он.

Я потянулась ладонью к его щеке и, ласково погладив, прильнула к нему губами. Я целовала и целовала его с той неизбывной нежностью, со всей той страстью, что всегда так влекла меня к нему. А потом занялась с ним любовью. У меня ведь имелось бесценное преимущество: я безошибочно знала, что именно он любит, что заставит его стонать и вскрикивать от наслаждения. Все эти прекрасные и бесконечные часы нашего любовного опыта не прошли для меня даром. Дрожавшего от невыносимого бурления страсти, я доводила его до крайней, высшей точки, чуть-чуть не позволяя ему выплеснуть всю свою мощь в неистовстве оргазма, — и тут же прижималась к его груди, впитывая его всей своей плотью и горячо шепча ему, как бесконечно я обожаю его, желаю его, как беспредельно, навеки люблю…

Так что потом Джулиану не понадобится ждать от меня подобных слов. Он и так все это будет знать.

На рассвете он пробудился опять и на сей раз, крепко меня обняв, овладел мною с безудержной, по-настоящему мужской самоуверенностью — уже сейчас истинный покоритель мира! Едва успев улыбнуться этой мысли, я потеряла нить рассудка в сладком мучительном блаженстве, вцепившись пальцами в его крепкие, бугрящиеся мускулами плечи, дивясь и изумляясь его силе.

Нет, в ту ночь я не потеряла ни минуты, ни даже краткого мгновения!

Потом он нехотя поднялся, покрывая все мое тело поцелуями, не упуская ни единого, только что обнаруженного для себя потайного местечка, тихо повторяя нежные слова удивления, любви и благодарности.

В остывшем к утру воздухе Джулиан быстро умылся и оделся. Я помогла ему застегнуться на все пуговицы, затянула галстук. Затем, пока он отлучился в свою комнату побриться и собрать вещи, привела себя в порядок сама. Много на это времени не ушло, и когда я полностью оделась, то подсела к столику и написала несколько строк на листке бумаги, хотя и знала, что это ничегошеньки не изменит, что я не вправе даже пытаться что-либо изменить.

Закончив, я выскользнула в коридор, пройдя к его комнате, и тихонько постучала в обшарпанную деревянную дверь. Она мигом открылась.