Книга Гуттаперчевый мальчик - Дмитрий Григорович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Извольте, извольте, с нашим удовольствием, – шутливо вымолвил Ермил.
Затем немедленно он сел за стол и, вынув из пузырька обглодок пера и пригнув лысину к левому плечу, принялся выводить каракули.
Присутствующие пододвинулись, кроме Гришки, который стоял на прежнем своем месте и время от времени поглядывал с явным беспокойством на дверь.
По мере того как слова являлись на бумаге, Ермил произносил их во всеуслышание.
– «Я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, – читал Ермил, владевший, по-видимому, большим навыком в такого рода делах, – свидетельствую, что продал комаревскому целовальнику Герасиму Павлову быка; бык же сей получил я по наследию от покойного родителя моего, рыбака Глеба Савинова…»
– Купил, слышь, на солонину, – неожиданно перебил Захар.
– Это не наше дело, – вымолвил целовальник.
– Это он точно, – заметил Ермил, – это здесь несоответственно. «Деньги же с него, целовальника Герасима Павлова…» Сколько денег-то?
– Пять целковых, – сказал Герасим.
– «Деньги сполна полу…»
– Нет, погоди, стой! – закричал Захар. – Давай наперед деньги.
– Чего ты орешь-то! Отдам, – промолвил Герасим.
– Ну, и отдавай, когда так: нам не верил, и мы те не верим! – промолвил Захар.
Целовальник медленно повернулся и вышел из харчевни. Захар остановил его на пороге и велел захватить в счет два штофа.
Минут пять спустя вернулся целовальник в сопровождении жены, которая держала два штофа и стаканы. Захар поспешно завладел деньгами: сосчитав их на ладони, он кивнул головою Герасиму и подмигнул Гришке, который не обратил на него внимания; глаза и слух приемыша казались прикованными к выходной двери харчевни.
– Теперь пиши сколько хошь! – сказал Захар, обращаясь к Ермилу и запрятывая в карман деньги.
Ермил снова помакнул перо и продолжал:
– «Деньги же пять рублей серебром сполна получил, в чем и подписуюсь. За незнанием грамоты руку приложил отставной приказный Ермил Акишев».
– Погоди, – сказал целовальник, – подпиши уж ты и за свидетеля.
– А как, примерно, насчет, то есть, водочка будет, Герасим Павлыч? – спросил Акишев, лукаво прищуривая левый глаз.
– Будет.
– Самое, выходит, любезное дело, когда так, – подхватил Ермил.
И тотчас же подмахнул:
– «При сей продаже свидетелем был отставной приказный Ермил Акишев, в чем и руку приложил…»
– Ну, давайте, братцы, обмывать копыта, я свое дело исполнил, за вами дело, – проговорил Ермил, придвигаясь к штофам, которые привлекательно искрились перед огарком. – Что это товарищ твой невесел? Парень молодой – с чего бы так? – присовокупил он, посматривая на Гришку, между тем как Захар наливал стаканы.
– Скучает все по покойнике, братец ты мой; известно, жаль! – подхватил Захар.
Он подошел к Гришке и торопливо шепнул ему что-то на ухо; тот тряхнул волосами, приблизился к столу, взял стакан, залпом выпил вино, сел на лавку и положил голову в ладонь.
– Ну… ну, бывайте здоровы! – произнес Ермил, принимая стакан из рук Захара и медленно, как бы боясь пролить каплю, поднес вино к синим губам своим.
– Полно, Гришуха! Не воротишь, одно слово – не воротишь! У меня вот отца и матери нет; кабы не величали Силаичем, не знал бы, как и отца-то звали: сирота круглый, значит, все единственно, – а вишь, не тужу! – заговорил Захар, успевший уже опорожнить шкальчик и пододвигая Гришке штоф. – Ну-кась, тяпнем-ка по чарочке, с горя! Тяпнем за все хвосты!.. Ну, а вы-то что ж… Дядя Герасим! Хоша ты подвел нас, обмишулил, надул, все единственно – нам это наплевать! Мы зла не помним, Ермил, пейте же, чего стали!.. Эх, нет у меня гармонии! – подхватил Захар, воодушевляясь и ударяя кулаком по столу. – То-то бы повеселил честную компанию… эхма!..
Захар закинул при этом назад голову, кашлянул и затянул тоненьким, пронзительным дискантом своим:
– Что ж вы, ребята, подтягивай!
– Ты потише, брат, – равнодушно сказал Герасим, готовившийся уже выйти из харчевни.
– А что?
– Да то же, что тише; приходи завтра – нонче нельзя, – возразил Герасим, которым снова овладели вялость и сонливость, как только окончилась сделка.
– Это еще по какому случаю? – спросил удивленный Захар.
– Нельзя, да и только, вот те и все тут; ступайте вон! – вымолвил целовальник, направляясь к двери.
Захар разразился было бранью, но Ермил Акишев поспешил удержать его.
– Малый, удалая голова, не шуми! – сказал он. – Не годится – по той причине не годится, слышь: с утра суд ждут; того и смотри, наедет. Михайла Иваныч давно здесь.
– Какой Михайло Иваныч?
– А становой!
При этом известии Гришка поднял голову, и лицо его побледнело как полотно.
Захар опустил стакан.
– Суд… зачем? – спросил он, значительно понижая голос, но стараясь сохранить спокойный вид.
– Покража случилась: фабриканта Никанора обокрали, – отвечал Ермил, приподымаясь с места.
Захар не расспрашивал дальше: на этот раз смущение овладело им столько же, сколько и самим Гришкой. Он торопливо забрал штофы и последовал за Ермилом, приемышем и целовальником, которые выходили из харчевни.
Задние ворота «Расставанья» открывались только в экстренных случаях. Гришке и Захару предстояло выйти из заведения не иначе, как через кабак.
В кабаке было немного народу, но тем не менее шел довольно живой разговор. Обкраденный фабрикант служил предметом беседы.
– Так как же, Кузьма Демьяныч, как, по-твоему, что с ними теперь будет? – спрашивал один из присутствующих, обращаясь к старику, занимавшему середину кружка.
– А что будет – известно что: за некошное дело будет поученьице тошное… знамо, спасибо не скажут.
– И будь без хвоста, не кажись кургуз, умей концы хоронить! – произнес кто-то.
– Вот так уж сказал! Ты думаешь, концы схоронил, так и прав вышел? Нет, брат, нонече не так: ночью сплутовал – день скажет; на дне морском, и там не утаишь концов-то. В неправде-то сам бог запинает… везде сыщут.
– И слава те господи!
– Ненаказанный не уйдет!
– Поделом: не воруй! – сказал высокий черноволосый человек в синей мещанской чуйке.
– Что больно сердит?
– Видно, самого обокрали: он и серчает.
– Было всего, – начал высокий человек, – гнал это я – вот все одно, как теперь, – гнал гурты: мы больше по этой части; сами из Москвы, скупаем товар в Воронеже. Так вот раз увели у меня вола.
