Книга Мао Цзэдун - Александр Панцов

Вряд ли следует добавлять, что через несколько часов весь город и все жители пещерного лагеря знали о происшедшем конфликте. По словам Смедли и Эдгара Сноу, Мао срочно собрал заседание партийного руководства, на котором было принято решение о придании «делу» грифа секретности. О том, что случилось, говорить запрещалось. Но разве можно было унять разошедшуюся Хэ Цзычжэнь! Она стала требовать от ЦК наказания Смедли, Лили и охранника Мао, находившегося в момент скандала в пещере. Молодого солдатика она тоже подозревала в заговоре против нее: ведь он все видел, но не вмешался. Целыми днями жаловалась она на неверного мужа, «бесстыдную шлюху» У Гуанвэй и «империалистическую сводню» Смедли своим подругам, женам руководителей партии. А те, разумеется, полностью поддерживали ее и, качая головами, рассматривали черный синяк под правым глазом, который поставила ей жестокая Агнес8.

Чтобы как-то охладить пыл супруги, с которой Мао совсем не собирался разводиться, он вынужден был отослать Лили. Дождливым июльским утром она уехала вместе с Дин Лин и своей театральной труппой в провинцию Шаньси. Перед отъездом, глотая слезы, она жгла у себя во дворе перед входом в пещеру листочки с поэмами Мао, которые тот дарил ей в безвозвратно ушедшие счастливые вечера.

Попросил Мао покинуть Яньань и Агнес Смедли. По городу ползли слухи, что Цзычжэнь подговаривала своих охранников пристрелить ее, и Мао, будучи не в силах бороться с народной молвой, спешил избавиться от еще одного виновника своей семейной драмы. Но ему не повезло. Агнес вынуждена была остаться в Яньани вплоть до начала сентября. Вскоре после их разговора она повредила позвоночник: лошадь, на которой Смедли ездила по окрестным местам, споткнулась и, упав, сильно придавила ее. Несчастный случай приковал «низвергательницу устоев» к кану на шесть недель. Только 10 сентября смогла она распроститься с «красной столицей». За три дня до этого из города выехала Пегги Сноу9.

А вскоре, не в силах забыть случившееся, Яньань покинула и Хэ Цзычжэнь. Как ни старался Мао ее удержать, она бросила его и дочь, которая только что начала говорить, и отправилась в Сиань под предлогом того, что ей нужна была квалифицированная врачебная помощь. Осколки авиационной бомбы действительно не давали ей покоя, но, конечно, не их удаление явилось главной причиной ее отъезда.

Хотя кто знает? Может быть, боль от ранения на самом деле усугубляла ее плохое самочувствие, заставляя так болезненно реагировать на в общем-то невинное увлечение Мао?

Между тем события в стране и мире продолжали разворачиваться с лихорадочной быстротой, и можно только удивляться, как Мао находил время «бегать по девочкам», учиться танцам, писать любовные стихи, а потом еще и улаживать запутанные семейные отношения.

На протяжении всей первой половины 1937 года Сталин настойчиво вел дело к официальному оформлению нового единого фронта КПК с Гоминьданом. Разумеется, это требовало больших финансовых средств, и он не скупился, изыскивая пути передачи крупных сумм китайской компартии. К тому времени в конспиративные финансовые операции Коминтерна оказалась вовлечена вдова самого Сунь Ятсена, Сун Цинлин, которая под именем «мадам Сузи» стала выполнять посреднические функции при передаче крупных денежных сумм Коминтерна руководителям китайской компартии. Конечно, она не являлась официальным членом КПК, но, будучи достаточно левой («почти коммунистка», — говорил о ней Димитров10), поддерживала неофициальные связи с деятелями коммунистической партии еще с периода революции 1925–1927 годов[73]. В ноябре 1936 года, например, в ответ на адресованное ей письмо Мао Цзэдуна, в котором говорилось о финансовых трудностях КПК, она помогла коминтерновским представителям передать Мао 50 тысяч американских долларов через коммуниста Пань Ханьняня11. В телеграмме ИККИ в ЦК КПК от 12 ноября 1936 года сообщалось о решении предоставить китайской компартии финансовую помощь в размере 550 тысяч американских долларов. Первую часть этой суммы в размере 150 тысяч американских долларов Исполком Коминтерна собирался передать в конце ноября в Шанхае Пань Ханьняню опять же через Сун Цинлин. В начале же марта 1937 года Москва пообещала увеличить в текущем году финансовую помощь КПК до 1 миллиона 600 тысяч американских долларов. Вместе с полученными ЦК китайской компартии суммами в 150 тысяч и 50 тысяч американских долларов размер коминтерновской помощи КПК в 1937 году приближался к 2 миллионам американских долларов12.

10 марта 1937 года Сталин приказал Димитрову вызвать в Москву сына Чан Кайши, Цзян Цзинго, политического эмигранта, жившего в то время в Свердловске. Он решил отправить его к отцу, рассчитывая, что Цзян окажет на Чан Кайши воздействие, убедив его пойти на контакт с коммунистами в целях отражения японской агрессии13.

Цзян Цзинго оказался на Урале не случайно. Он приехал в Советский Союз шестнадцатилетним юношей в ноябре 1925 года, в период бурного подъема китайской антиимпериалистической революции. Стал учиться в Москве в Университете трудящихся Китая им. Сунь Ятсена, где получил псевдоним — Николай Владимирович Елизаров. Там же, в УТК, от множества революционных книг голова у него пошла кругом, и он вступил в комсомол. Начал выполнять ответственные партийные поручения, вошел в редакционный совет стенной газеты УТК «Хун цян» («Красная стена»). В апреле же 1927 года был настолько потрясен шанхайским переворотом, что на университетском митинге отрекся от своего отца-«палача». «Кровавая собака черной китайской реакции» — так назвал он его14.

Дальше — больше. Одним из первых среди студентов-китайцев Цзян Цзинго вступил в члены троцкистской организации, в рядах которой стал проявлять заметную активность15. Однако после ее разгрома в ноябре 1927 года резко отошел от оппозиции: по словам его сотоварища, троцкиста Ци Шугуна, носившего псевдоним в честь великого русского поэта Николая Алексеевича Некрасова, Николай Елизаров просто «испугался троцкистской нашей активной работы»16. По совету некоторых сокурсников Цзян Цзинго написал официальное заявление о разрыве с троцкистами17. В конце 1927 года, после окончания УТК, его откомандировали в Ленинград, в Военно-политическую академию (ВПА) им. Н. Г. Толмачева. Вскоре после этого ему пришлось расстаться с женой, молоденькой Фэн Фунэн (псевдоним — Нежданова), дочерью Фэн Юйсяна, на которой он женился еще в УТК. Разрыв объяснялся просто: маршал Фэн тоже оказался «кровавой собакой». Ведь, как мы знаем, в июне 1927 года по соглашению с Чан Кайши он также разорвал единый фронт с коммунистами. Жена Цзян Цзинго ничего в политике не понимала и отца осуждать не хотела, а потому 25 мая 1928 года вместе с братом, тоже, кстати, бывшим сторонником Троцкого, Фэн Хунго и младшей сестрой Фэн Фуфа (и тот и другая также учились в УТК, псевдонимы — Собинов и Собинова) выехала в Китай18.

Цзян Цзинго же продолжил учебу в ВПА. В 1930 году, окончив ее, он некоторое время работал слесарем на московском заводе «Динамо», а затем участвовал в коллективизации. В 1930 году вступил кандидатом в члены ВКП(б) и, как один из десятитысячников-коммунистов, брошенных партией на подъем колхозного строительства, с мая по ноябрь 1931 года работал председателем колхоза им. Октябрьской революции в селе Коровине Московской области. После этого, с ноября 1931-го по конец октября 1932 года, вновь учился, на этот раз в аспирантуре Международной ленинской школы. В 1932 году его направили на Урал помощником начальника механического цеха № 1 Уралмашзавода в Свердловске. Здесь в 1934 году он познакомился со светловолосой русской девушкой, комсомолкой Фаиной Вахревой, которая была на семь лет моложе его. Девушка тоже работала на заводе, токарем. В начале 1935 года, когда Цзян Цзинго был уже заместителем редактора заводской газеты «За тяжелое машиностроение», они поженились. Через год у них родился первенец, Эрик. В самом начале 1937 года Цзян Цзинго назначили заместителем заведующего организационным отделом Свердловского городского совета.