Книга Записки беспогонника - Сергей Голицын

Пылаев остановился. Приказал Пурину взять свой 3-й взвод и два отделения моего 1-го взвода, мчаться во весь опор на подводах; отделение Монакова разместилось на «студебекерах». Все они будут помогать плотникам на подсобных работах и на разгрузке.

Ну, а я с дюжиной бойцов должен буду продолжать свой пеший путь — расчищать полотно, засыпать воронки и, сверяясь по карте, ставить указатели.

Вскоре порожние «студебеккеры» возвратились. В одной из кабин сидел Виктор Эйранов. Он остановил машину, сказал, что строительство моста началось, что ему поручено руководить вторым и третьим рейсами машин — возить лес для моста. Я спросил его — передал ли что-нибудь для меня Пылаев. Нет, ничего не передал.

Вскоре мимо нас проехали подводы с нашими придурками и девчатами, проехала кухня. Мы остановили ее, наскоро пообедали. На желудке стало как будто легче, а в душе было по-прежнему очень тяжело.

Так мы и двигались с лопатами, с ломами и указателями на плечах. Ярошенко нес кисть и краски, я шел рядом с Литвиненкой и расспрашивал его о прежней жизни. До войны он был продавцом в магазине в Черниговской области, какими-то судьбами попал в наш УОС, но за что там проштрафился — отвечал неопределенно, говорил, что пострадал за преступления своих начальников. Мне он все больше и больше нравился, и я твердо решил взять его к себе помощником командира взвода вместо слишком мягкого и нерасторопного Ярошенки. Опять мимо меня проехал Виктор Эйранов на нескольких «студебеккерах», груженных деталями будущего моста.

А я со своими бойцами все шел, засыпая воронки, ставя указатели.

Острая зависть у меня была не только оттого, что я не участвовал в большом и почетном выполнении «боевого приказа», как тогда выражались, но предвидел, что буду обойден наградами. А я знал, что за успешное строительство моста обещаны ордена и медали. А нужны мне были награды не столько для удовлетворения самолюбия, сколько чтобы украшать мои будущие анкеты.

Еще перед началом нашего наступления Пугачев поставил твердое условие: раз строительство моста доверяется ему, то пусть будет на строительстве его полное единоначалие, чтобы никто из офицеров не вмешивался. А то, действительно, на всех прежних работах разное начальство, приезжая, считало своим долгом совать всюду носы, приказывало подчас вразрез с предыдущими приказами, чем вносило в работы сумятицу.

Майору Харламову условие Пугачева понравилось, и он всецело его поддержал. Пылаев, любивший заниматься общим руководством, также поддержал Пугачева. Основными сователями носа были сам Харламов и в особенности лейтенант Ледуховский, который тогда лежал в госпитале. Но условие Пугачева своим острием было направлено и против Эйранова, и против меня. Пылаев, зная скверный характер Пугачева, опасался, что и Виктор и я, как равные по должности Пугачеву, оказавшись в его подчинении, обязательно с ним перегрыземся.

Виктору нашли почетное и необходимое дело — сопровождать «студебеккеры» с деталями моста, ну а я, все ближе и ближе подходя к строительству, совершенно не знал, что буду делать через несколько часов.

Картина передо мной развернулась незабываемая.

На четырех «самолетах» стояли по четыре бойца, которые четырьмя бабами забивали сваи, в каждом из четырех рядов уже по нескольку свай было забито, и плотники ровняли их размочаленные макушки, вырезали шипы, прилаживали к шипам насадки. Не имеющие специальности бойцы подавали бревна, подсыпали подходы на обоих берегах. Начальство — майор Харламов, капитан Пылаев, парторги Проскурников и Ястреб, выполняя условие Пугачева, стояли в стороне.

Я подошел к Пылаеву, спросил, что должен делать дальше?

— Отойди, отойди, не до тебя! — отмахнулся от меня Пылаев.

Я отошел. Камень в моем сердце стал вдвое тяжелее. Последних бойцов у меня забрали на подсобные работы, Ярошенко стал писать и развешивать на деревьях лозунги, прославляющие великого Сталина.

А герой дня низенький Алексей Андреевич в ботинках с обмотками, в задрипанной шинелишке, держа в руках неизменную палочку, бегал, суетился, кричал, брызгая слюной. Вот он подскочил к огромному Самородову, замахнулся на него палочкой.

Я знал, что Никола не выносит ругани и сразу балдеет. Он стоял, как тумба, глядя сверху вниз выпученными, ничего не понимающими глазами на крывшего его Пугачева. Я хотел было подскочить, спросить Пугачева — что ему нужно, и спокойно объяснить Самородову, но самолюбие заставило меня остановиться и наблюдать сцену издали.

Я стоял один, наблюдая и страстно желая принять хоть какое-либо участие в строительстве. Пусть Пугачев и на меня кричит — я все стерплю. Но я был не нужен, не нужен…

А строительство подвигалось; новые и новые сваи забивались; слышалось разудалое: «Раз-два — взяли!» — и сразу глухой стук; а топоры стучали звонко, мелодично, весело.

От нечего делать я подошел к парторгам, узнал, что ширина реки оказалась 27 метров, а максимальная глубина полтора метра. Значит, было всего на 3 метра уже предполагаемой ширины… Неужели так и буду стоять?

Через час я решился вторично подойти к Пылаеву с предложением: забираю двух бойцов и иду с ними вперед — посмотрю, что там делается, может быть, удастся ухватить что-либо для кухни или ценные трофеи.

Пылаев сразу оживился. Правда, неизвестно было, где впереди находятся немцы, а приказ был построить мост и ждать следующего приказа, но мое предложение показалось Пылаеву и нужным и полезным.

Вместе с Литвиненкой и Ванюшей Кузьминым я перешел по утлым жердочкам на ту сторону Ожица и направился по дороге вперед.

А наши самолеты все летали, а пушки гремели, канонада слышалась со всех сторон.

Мы прошли по речной пойме километра три, высматривая — нет ли недавно убитой и, следовательно, съедобной лошади, но нигде ничего для нас интересного не видели, да и следов войны как-то мало было заметно.

Дорога поднялась в гору, на которой раскинулось село с большим костелом из красного кирпича на краю обрыва над рекой. Мы подошли ближе да так и обомлели. Ожиц, крутясь по долине, подобрался петлею к самому костелу, оказалось, что обрыв был срыт и на пространстве в 10 метров ширины на месте дороги зияла яма, да такая, что в нее могла бы спрятаться половина костела.

Я моментально сообразил: мост построят, вся техника целой дивизии ринется вперед, а тут неминуемо застрянет. Танки сумеют подняться на гору и обойдут село, а пушки и машины встанут.

Надо немедленно засыпать яму. Я взволновался, чувствуя, что эта яма поможет мне добыть «Красную Звездочку».

Писать донесение было некогда, Кузьмина я оставил с собой, а Литвиненку послал назад. Он должен был доложить Пылаеву обстановку, рассказать в самых красочных тонах об огромности препятствия и попросить выделить максимальное количество бойцов с лопатами, ломами и носилками.

Литвиненко мне потом рассказывал, что Пылаев ему не поверил и прямо спросил:

— Это ты у Голицына уже успел научиться фантазировать?