Книга У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан

– Просили, было дело, – хмуро пробормотала старуха. – Только вот помогали нам даже не через раз. Этот, что ли, раненый?

Ее глаза сверлили монаха.

– И этот. И еще один. Под шубой, – ответила берегиня.

Все так же хмурясь, старуха произнесла:

– Что-то многовато раненых. На кого это вы напоролись? И все же в дом пустить не могу. Сарай у меня занят. А вот в бане – там можете поместиться. И собак ваших мне порадовать тоже совершенно нечем. Привяжите покрепче зверей этих, чтоб они мне кошек не порвали-то…

Упряжка въехала на большой двор. По его периметру разместились три добротных здания – сам дом, длинный коровник и квадратная приземистая баня. У ее входа была сложена поленница дров.

Из-под крыльца сверкали глаза двух кошек, спрятавшихся от испуга перед незваными гостями.

– Все так массивно, всего так много, – пробормотала Оденсе. Она разожгла очаг, и в бане очень скоро стало тепло. – И одна старуха. И как она управляется с этим? Даже собаки нет.

Проводника перенесли на лавку, и монах готовился зашивать его рану. Грелась в одном горшке вода, в другом, поменьше, кипели иглы и инструменты.

– Так бывает, – Листопад осторожно срезал со спины Ниха полосы ткани, обнажая рану, – когда все мужчины из дому уходят в леса. Они и собак с собой забирают. Для охраны. Или охоты.

– Что ты имеешь в виду? – Берегиня хотела выйти, но монах жестом остановил ее.

– Останься. Хуже, чем есть, ему уже не станет. Даже если толпа берегинь набежит. Тут не целительство нужно, а хирургическое вмешательство – протыкать кожу, сшивать мышцы, стягивать края. Ты же не хочешь, чтобы он мучился? С твоей помощью я закончу все быстро, а без нее – неизвестно, закончу ли вообще. – Он прищурился и ядовито добавил: – После ты выйдешь, и я попробую вытащить его из состояния, в которое он скатился, кстати, не без твоей помощи.

Оденсе в нерешительности топталась перед входной дверью.

– А если это принесет вред?

– А если нет? Помнится, раньше ты была намного решительней.

– Намного безответственней, – буркнула берегиня, но все же, омыв руки в миске, подошла к распростертому телу Ниха. Она приняла из рук Листопада инструмент, и пара принялась за дело. – Так что ты имел в виду, говоря о старухе? Почему она одна?

– А почему ты решила, что она одна?

– Ну если бы был кто-то еще, навряд ли бы она пошла выяснять, кто барабанит в дверь.

– Все верно. А теперь думай дальше – когда из семей исчезают мужчины? Ведь судя по всему, недавно все было иначе, вон – сложенная поленница говорит сама за себя. Старухе столько не нарубить.

– Ну, по-разному бывает. Покос, к примеру, или война… Но тут не только мужчин – вообще никого, кроме старухи, нет. Может, эпидемия?

– Которая коснулась и людей, и собак? Насчет покоса явно не время. – Листопад улыбнулся. – Но ты мыслишь широко. Вот говоря о войне, ты не ошиблась. Скорее всего, мобилизация, и мужчины ушли скрываться в леса, чтобы избежать ее. То есть не просто на войну подались – иначе собак бы оставили.

– Хорошо. А все остальные где? Ну я не знаю – жены, дочери, дети…

– А с женщинами и детьми во время войны ничего хорошего не происходит. Ты не знала этого, Оденсе? Поэтому им тоже лучше всего спрятаться где-нибудь в лесу. И поближе к своим же мужчинам. Старуха осталась на хозяйстве. В ее возрасте страх потерять то, что держишь в руках, намного сильнее страха смерти. – Монах немного подумал и добавил: – Наверное.

– А может, они уехали всей семьей в какое-нибудь соседнее село на свадьбу, скажем?

– Нет. Опять же из-за собак. Не берут на свадьбы собак, хоть ты тресни. – Листопад снова улыбнулся. – Да и не удивилась она, когда ты про нападение в лесу сказала. Значит, привыкла уже к беззаконию. Вот и выходит, что не так уж и далеко мы ушли от избушки лесных людей. Я думаю, мы где-то неподалеку от града Рымана.

– А может, Потлов?

Монах покачал головой:

– Точно нет. Не живут там вот так обособленно. Всегда деревнями, сообща. – Он вздохнул и распрямил спину, осторожно потянув сначала одно затекшее плечо, потом другое. – И, как понимаешь, это точно не Предгорье, потому как гор нигде не видно.

Оденсе дремала, сидя в предбаннике, как вдруг раскрылась дверь и вместе с холодными клубами воздуха с улицы вошла старуха.

В руках у нее была лампа. Дверь стукнулась о ноги берегини и отскочила обратно – старушка вздрогнула.

– Чего это вы здесь сидите? – поинтересовалась она.

– Так это… мужчины там спят.

– Вот ведь мужики пошли, – старуха осуждающе покачала головой, – сами спят, а девку на мороз выставили!

– Ну так раненые… – промямлила Оденсе. – А я вон в шубе.

– И что? Хоть шерстью обрасти, как медведица, – разве ж можно в такую холодину человека от очага в сени гнать? Я вот молока принесла, излишек. Полкрынки в бадью, где на сыр молоко киснет, не влезло. Думала – раненым. Так и отдавать теперь не хочу. Держи, дочка, сама выпей.

Берегиня под конец этой тирады рассмеялась:

– Спасибо вам! Да только они меня не гнали. Правда. Я сама ушла.

– Боишься их, что ли? – В глазах бабушки, честно пытающейся понять странные взаимоотношения путников, возникло сомнение. Теперь она размышляла, а не стоит ли и ей начать их опасаться.

Оденсе отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Так что ж за нужда тогда сидеть на морозе?

– Столько уже в дороге, что я как будто привыкла.

– Долго без дома уже? – И глаза старушки затуманились печалью при мысли о собственных детях, которые тоже сейчас были на морозе и без дома.

– С ноября.

Старуха заойкала, держась за щеки:

– Бедная деточка! Пойдем-ка со мной. У печи ляжешь, там тепленько.

Проходя по двору, Оденсе услышала вопросительное ворчание привязанных собак.

– За собак даже не думай, – резко сказала старушка, проследив за ее взглядом. – Я им молока не дам. Рылом они не вышли – молоко лакать. Каши я им наварила с одного хвоста. Быка-то забить пришлось, а хвост, он без надобности остался – наша-то собака…

Старушка осеклась, так и не закончив объяснять, куда подевалась их собака.

– А я сама хвосты не ем. Чевой-то брезгую. А он висит и висит с окороком рядом. Без дела. Высох весь. Давеча еще подумала: зачем он висит? А сейчас в коровник пошла, а собачка ваша выползла и смотрит так ласково да хвостиком дорожку метет – так я про хвост возьми и вспомни. У меня там чан с кипятком в избе, можешь, дочка, в сенях ополоснуться.

От мысли о горячей воде Оденсе чуть не замурлыкала. Это было почти счастье.