Книга Последнее лето - Елена Арсеньева

«Ага! – хитро прижмурилась Инна. – А ведь тебя этозадевает, голубчик! Ну, значит, дело можно считать слаженным. Как говорил мойрусский дедушка: честным пирком да за свадебку! Или, как говорил мой еврейскийдедушка: шолом! Какая жалость, какая жалость, что нужно уезжать… – И онавздохнула, глядя на ноги и на всю фигуру Дмитрия Аксакова и страшно завидуятой, кому все это достанется. – Вообще после победы мировой революциинужно ввести право первой ночи для комиссаров и, конечно, для комиссарш!»

– А вам известно, кто он, тот человек? – спросилмежду тем Гаврилов.

– Нет. Полагаю, шпак какой-нибудь, – небрежнодернул плечом Аксаков, видимо, начисто позабыв, что, подав в отставку, он самперешел в разряд шпаков, людей гражданских, традиционно презираемых доблестнымрусским офицерством.

– Он – актер здешней труппы. Красив, но настоящемумужчине он не соперник. К тому же и у него есть скелет в шкафу.

– Да неужели? И он тоже ввалился в революционноедерьмо?

Гаврилов только усмехнулся благодушно: он вообще былнечувствителен к оскорблениям, не носившим характер личных. А революция…революция все стерпит, зато потом, когда она победит, она рассчитается закаждое оскорбление сторицей. Вот тут-то, гражданин Аксаков, мы и припомним вам…

– Да нет, этот господин всего-навсего женат на какой-топровинциальной барыне, которую держит в имении в глуши вместе с малымидеточками.

– Какая пошлость, – пробормотал Аксаков. –Неужели Сашка знает об этом?

– Конечно, нет.

«Бедная дурочка…» – подумал Дмитрий.

– Если я ей скажу, она не поверит, – пробормоталон. – Поймите, я не смогу убедить Сашу, чтобы она…

– Придется смочь, – перебил Гаврилов. – У васпросто нет выбора.

«Да, незадача, – подумал мрачно. – Если бы несмерть Бориски, я бы из Лидии веревки вил! А теперь на нее нет никакой надежды.Ни-ка-кой!»

– Делайте что хотите! Уговаривайте ее… да, в концеконцов, можете хоть похитить и изнасиловать, но она должна стать вашей! –У него все же хватило человечности не сказать: «Она и ее деньги!» – Так чтожелаю вам счастья. Вскоре после свадьбы я дам вам знать, что делать дальше. Нотолько умоляю, не вздумайте устраивать финтов и вольтов – кажется, таквыражается ваш брат шулер? – с деньгами, получив их в свое распоряжение:рассовывать по мелким счетам, покупать недвижимость на подставных лиц и прочее…Самому же потом хлопот больше будет. Все равно ведь придется возвращать… Незабывайте: вы у меня в руках, и вы будете делать то, что я велю. Понятно?

Дмитрий только глазами сверкнул, выходя из кабинета.Прощанием он себя не затруднил.

– Нам пора, – сказал Гаврилов и подал руку Инне.

– Надеюсь, мы едем в одном купе? – спросила она ишаловливо показала кончик языка.

* * *

Звякнул дверной колокольчик.

В писчебумажную лавку вошел покупатель. Снял потертый, чутьпродавленный котелок, вытер лоб.

«Жарко», – подумал приказчик и порадовался, что окналавки выходят на теневую сторону. А после полудня солнце будет скрыто стенойдоходного дома, что стоит рядом. Зимой-то, конечно, студено и темно, а в жару –так славно!

– Чего изволите-с?

– Бумаги вот энтой, – показал на прилавокпокупатель. – На три рубля.

– Извольте-с. Вы в нашей лавке брали что-нибудь уже?Вроде бы не припомню вас..

– Да-с, я у вас впервые.

– Какая жаль! А ведь бумага у нас наилучшего сорта. Ипостоянным покупателям скидочки делаем-с.

– Придется прийти еще, – улыбнулся покупатель,кладя на стол три рублевые бумажки и забирая увесистый сверток сбумагой. – А пока чувствительное вам спасибо. Прощайте!

– Прощайте и вы, и вам мерси.

Снова звякнул колокольчик.

«Хорошо продал! – подумал приказчик и, взяв деньги,понес их в кассу. Положил в ящик, запер. Отошел, взглянул на руки и удивился –кончики пальцев почему-то были желтые. – Что такое? Где это я испачкался?Ни за что желтое вроде не брался…»

И вдруг его холодом обдало: неужели…

Отпер кассу, схватил три рублевые бумажки, лежавшие сверху.

Точно! Краска там и сям стерта, и рисунок стерт… Да они жненастоящие…

Покупатель оказался большим мазуриком! Принес фальшивыеденьги! Наказал! Наказал кассу, сволочь!

Приказчик выскочил из лавки, запер дверь и оглянулся. Вонон, тот мошенник в потертом, продавленном котелке, с бумажным свертком подмышкой!

Приказчик пошел, потом побежал по другой стороне улицы,стараясь не упустить из виду фальшивомонетчика и в то же время высматриваягородового.

Стоит на углу! Какое счастье!

– Господин городовой! – подбежал он, растерянношаря взглядом по желто-красным нашивкам на черных «карточках»-погонах, не всилах сообразить, в каком тот звании. И на всякий случай решил лучшепереборщить, чем недоборщить: – Ваше благородие! Спасите! Ограбили!

– Шулягин! – воскликнул начальник сыскногоотделения Смольников, увидев идущего по коридору растерянного арестанта – всееще с бумагой в руках. – Экое счастье видеть тебя вновь! Но ты, братец,меня подвел. Я с Охтиным спорил, что ты уже через месяц к нам снова воротишься,а ты, почитай, два на свободе гулял. Одно утешение, что и Охтин проспорил:он-то думал, ты аж полгода вольной птицей останешься. Нынче вечером поеду кнему в больницу и скажу, что оба мы с ним остались из-за тебя при своих.

– Шулягин! – воскликнул Петька Ремиз, оборачиваясьна скрежет открываемой двери и глядя на входящего в камеру человека. – Данеужели это ты, друг дорогой? Глазам не верю! А чего жмешься, чего манежишься?Входи, я тебя заждался. Я так и знал, что ты рано или поздно на нары мне подбочок воротишься. Все хочу тебя кое о чем спросить, гада ползучего… А заоднопознакомься. Новый наш сиделец – Поликарп Матрехин его звать. Он раньшециркачом был. И звался Поль Морт! – А, Шулягин… – проскрипелодноглазый старик. – Старый знакомец… Слышно, твоими молитвами я тутотъедаюсь? Ну-ка, дай посмотреть на тебя как следует, благодетель ты мой…

* * *

...

«В Петербургской городской бюджетной комиссии при случаеобмена мнениями об изыскании новых источников дохода был возбужден вопрос обобложении в пользу города кошек по аналогии с таким же обложением собак».