Книга Смерть чистого разума - Алексей Королев

наши ряды, в этом нет сомнения. При всех ваших ослепительных недостатках, вы честны – а честный человек не может спокойно смотреть на царящий в России бардак. Вы вернётесь. Окончательно и навсегда[47]. Но на серьёзную ответственную работу можете не рассчитывать. Да-с. Не рассчитывать. По крайней мере от меня. Я – никто не даст соврать – категорически терпим к ошибкам и даже слабостям, если только они не носят системный характер[48]. Я готов простить кого угодно как личность и как товарища, – но доверить серьёзное дело человеку, постоянно колеблющемуся? Нет, увольте. Слишком высока цена, слишком многое поставлено на карту. И когда мы победим – а я не сомневаюсь, что это произойдёт в самое ближайшее время, что бы там ни бубнили эти недоумки ликвидаторы, – цена вырастет ещё больше. Мне часто говорят: ну хорошо, сейчас время борьбы и лишений, время героев и множества врагов. Не все, мол, могут выдержать. Но вот после победы революции нам понадобятся все – в том числе и те, кто колебался. Невыносимая чушь! Наоборот! Будет ещё тяжелее, ещё больше врагов – и тем сложнее, что властью будем уже мы. Нет, как раз сейчас ещё можно прощать колебания – потом мы не сможем себе позволить такую роскошь. После – нет.

Маркевич вдруг засмеялся.

– Слушайте, вы какой-то невероятный зануда! Я в своей жизни видел только одного такого же. В миусской дружине, на долгоруковских баррикадах. Он был еврей, конечно, из коммерческого училища, и все эти трое суток он делал только две вещи: чистил браунинг и рассуждал об эпистемологии. Вы бы, конечно, приписали его к настоящим марксистам: он без конца ныл, что лучше погибнуть, чем потерпеть поражение, потому что у отца под Млынском крупорушка и сто пятьдесят голов овец. И постоянно чистил браунинг. «Оружие революционера всегда должно быть в полном порядке». А почистив, сразу принимался за теорию познания. Он мог часами рассказывать про эмпиризм Локка и механицизм Гоббса, дальше его эрудиция, впрочем, не простиралась. Никто его, конечно, никогда не слушал. Когда рабочие с фабрики Ралле сбегали ночью к своим бабам, погреться и поблудить – там всего-то ничего, два квартала, он не спал всю ночь, встречал их и, запинаясь, объяснял, как они неправы. Он почти ничего не ел, зато каждое утро выпивал кружку цикориевого кофе: где он брал его, бог весть. Когда стало по-настоящему плохо, выяснилось, что он катастрофически не умеет обращаться с оружием – едва не подстрелил парочку наших. И до смерти боится крови – его поставили ко мне в пару, оттаскивать покойников и раненых. Но именно потому, что он был страшный зануда, он в конце концов превозмог в себе этот страх и даже гордо отказывался смывать кровь с ладоней, за что его чуть не выгнали, – но вот поговорить с ранеными о Гоббсе ему всё равно хотелось ужасно. Это было зрелище странное, страшное и смешное: подворотня, трупы, тут же на экспроприированных одеялах стонут раненые – и перемазанный кровью человек рассуждает о войне всех против всех.

– И что с ним стало? – спросил Ульянов. – Героически погиб? Упрятан в сумасшедшем доме? Или оказался агентом охранки? Ваш дидактический рассказ должен кончиться каким-то поучительным финалом.

– Бог с вами, Владимир Ильич. Когда все разбежались, он тоже пропал. Я его встретил в прошлом году в Комлеве, где был проездом по делам Статистического общества. Не случайно, конечно, у него были кое-какие любопытные материалы, касающиеся вероисповедального характера тамошней губернии, и прекрасные старые карты. Держит книжный магазин, женился, счастлив.

– Ну и неумно, – буркнул Ульянов. – Тоже случайный человек, ничего больше. Стоило тратить своё и моё время на подобную ерундистику.

– Я провожу вас, – сказал Маркевич.

– Не стоит. Вы ещё долго здесь пробудете?

– Хороший вопрос. Думаю, мадам Марин закроет пансион, как только вернётся с допроса. Если его заранее не опечатает полиция. Так что, рассчитаюсь за кров и стол – и алга, как говорят киргизы. На последний дилижанс, должно быть, успею.

– Кстати, о расчёте. Я заплатил вперёд, но кое-что, наверное, всё-таки остался должен. Ждать мадам мне нет никакого резона: товарищ Канак обещал раздобыть мне бричку до Эгля. Вы не могли бы заодно подбить, так сказать, и мой баланец? Пяти франков, полагаю, хватит. Уж в этой-то просьбе вы мне не откажете?

– Не откажу. Послушайте, Владимир Ильич…

– Всё, товарищ Маркевич, всё. Вот вам пятёрка. Счёт и сдачу пришлите, будьте так любезны, в Женеву. Рю де Марэше, 61, помните? Это около медицинской школы, хотя сие и неважно, разумеется. Мерзкий город, ненавижу его. Нужно перебираться в Париж, конечно. Да вот всё дела. Через две недели пленум… Хотел на нём вашу кандидатуру утвердить. Потом – опять-таки по вашей милости – придётся совершить путешествие, которое совершать вовсе не собирался.

– По моей милости? – удивился Маркевич. – Куда же, если мне будет позволено знать?

– Разумеется, не позволено[49]. А вот, полагаю, и Канак.

Это действительно был Шарлемань – и действительно на бричке, которой правил какой-то усатый крестьянин в вышитом, но порядочно несвежем жилете. Завидев в окне Ульянова, Шарлемань приветливо – настолько, насколько мог – махнул рукой. Ульянов поднял чемодан и саквояжик и решительно шагнул мимо Маркевича, не глядя. Степан Сергеевич остался в комнате и тоже подошёл к окну.

67. Круг чтения старшего цензора Мардарьева

Церковная кража

В ночь на 18 июня сего года в церкви села Копырей Ростовского уезда совершена кража со взломом. Похитители проникли в церковь чрез взлом железной решетки железным тяжем и 6-ти аршинным бревном в 3 вершка толщины, принесенными из деревни и оставленными при церкви, и затем чрез открытую форточку в зимней раме среднего южного окна зимней церкви. Взломав замки у старостинского ящика, воры похитили из него серебряною монетою 24 рубля и медною 4 рубля, старинной медной монеты около 5 фунтов, кружку с замком и в ней около 10 копеек и именными билетами и книжками сбер. кассы 4415 р. Церковная же утварь оказалась в целости и св. престоле ничего не тронуто.

Ярославские епархиальные ведомости. № 30, 27/VII

* * *

Что касается зонтиков, то в этой области есть несколько новинок, которые, однако, оказываются старыми знакомыми. Это очень маленькие фасоны с короткой палкой, кроме того, зонтики с густой бахромой, какие носили наши бабушки, и маленькие плоские зонтики в японском стиле.

Модный курьер. № 15, 1/VIII

Электро-Водолечебница д-ра Орфанова

Тверь, ул. Косьмодемьяновская, собств. дом

Лечение водой, электричеством, массажем и светом болезней душевных,