Книга Один в Берлине - Ганс Фаллада

– Ну и хорошо, Отто, тогда мне есть чему радоваться каждый день и каждый час. А сейчас мы сидим рядом.

Рядом они просидели еще минуту, потом недосмотр обнаружился, и их рассадили подальше. Приходилось поворачивать голову, чтобы увидеть друг друга. Слава богу, обнаружил недосмотр адвокат Анны Квангель, дружелюбный, седой, слегка озабоченный, его назначил суд, поскольку Квангель отказался платить деньги за такое бесполезное дело, как их защита.

А поскольку недосмотр обнаружил адвокат, обошлось без шума. У полицейских тоже были причины держать язык за зубами, и председатель Народного трибунала, Файслер, так и не узнал о непростительной ошибке. Иначе бы разбирательство сильно затянулось.

Глава 62

Судебное разбирательство. Председатель Файслер

Председатель Народного трибунала, верховный судья в тогдашней Германии, Файслер выглядел человеком культурным. В терминологии сменного мастера Отто Квангеля – важным барином. Он с достоинством носил свою мантию, а берет придавал его облику солидность, не сидел на голове нелепой лепешкой, как у многих других. Глаза умные, только вот холодные. Лоб красивый, высокий, но рот вульгарный – этот рот с жесткими, беспощадными и все же похотливыми губами выдавал сластолюбца, который жаждал всех наслаждений мира, однако непременно за чужой счет.

И руки с длинными узловатыми пальцами тоже вульгарные, пальцы как когти стервятника, – когда он задавал особенно оскорбительный вопрос, пальцы скрючивались, словно вонзались в плоть жертвы. И манера говорить вульгарна: этот человек не умел говорить спокойно и сдержанно, он набрасывался на своих жертв, осыпал их бранью, изощрялся в убийственной иронии. Вульгарный человек, дурной человек.

С тех пор как Отто Квангелю вручили обвинительный акт, он несколько раз говорил со своим другом доктором Райххардтом о предстоящем судебном разбирательстве. И мудрый доктор Райххардт тоже считал, что, поскольку конец не изменишь, лучше сразу все признать, ничего не затушевывать, не лгать. Таким образом он обезоружит этих людей, они не смогут долго с ним препираться. Тогда разбирательство не затянется, от допроса свидетелей они наверняка откажутся.

Обвиняемые произвели небольшую сенсацию, когда на вопрос председателя, признают ли они себя виновными по факту обвинений, оба ответили коротким «да». Ведь этим «да» они сами вынесли себе смертный приговор и сделали излишним всякое продолжение слушаний.

На секунду председатель Файслер и тот запнулся, пораженный столь неслыханным признанием.

Но быстро опомнился. Нет, он свое разбирательство проведет. Вываляет этих двух работяг в грязи, посмотрит, как они изворачиваются под его острыми как нож вопросами. Это «да» на вопрос «виновны?» свидетельствует о гордости. Председатель Файслер видел это по лицам публики, частью ошеломленным, частью задумчивым, и вознамерился отнять у обвиняемых эту гордость. После разбирательства они выйдут из зала без гордости, без достоинства.

– Вы отдаете себе отчет, – спросил Файслер, – что этим «да» сами вынесли себе смертный приговор, сами отмежевались от всех порядочных людей? Что вы подлый, достойный смерти преступник, чей труп будет болтаться в петле? Вы отдаете себе в этом отчет? Отвечайте «да» или «нет»?

Квангель медленно проговорил:

– Я виновен, я совершил то, о чем написано в обвинительном акте.

Председатель немедля придрался:

– Надо отвечать «да» или «нет»! Вы подлый предатель или нет? Да или нет!

Квангель устремил на барина буравящий взгляд. И сказал:

– Да!

– Черт побери! Тьфу! – выкрикнул председатель и плюнул через плечо. – Тьфу, черт! Немец называется! – Он с глубочайшим презрением посмотрел на Отто Квангеля и перевел взгляд на Анну Квангель: – А вы, женщина? Вы такая же дрянь, как и ваш муж? Такая же подлая предательница? Тоже позорите память погибшего на фронте сына? Да или нет?

Озабоченный седой адвокат поспешно встал:

– Позвольте заметить, господин председатель, что моя подзащитная…

Председатель опять придрался:

– Я наложу на вас взыскание, господин адвокат, незамедлительно наложу взыскание, если вы еще раз без разрешения возьмете слово! Сядьте!

Председатель снова повернулся к Анне Квангель:

– Ну так как же? Соберите последние остатки порядочности – или вы хотите быть такой же, как ваш муж, о котором мы теперь уже знаем, что он подлый предатель? Вы предали свой народ в тяжкую годину? Вам хватает духу позорить родного сына? Да или нет?

Анна Квангель испуганно и нерешительно посмотрела на мужа.

– Смотрите на меня! Не на этого предателя! Да или нет?

Тихо, но отчетливо:

– Да!

– Говорите громко! Мы все хотим слышать, что немецкая мать не стыдиться покрывать позором героическую смерть родного сына!

– Да! – громко повторила Анна Квангель.

– Немыслимо! – вскричал Файслер. – Я был здесь свидетелем многих печальных и страшных событий, но с таким позором еще не сталкивался! Вас мало повесить, таких нелюдей, как вы, надо четвертовать!

Он обращался скорее к публике, чем к Квангелям, предвосхищая обвинительную речь прокурора. Но тотчас опомнился (не лишать же себя разбирательства):

– Однако тяжкий долг верховного судьи не позволяет мне просто удовольствоваться вашим признанием вины. Сколь это ни тяжело и ни безнадежно, долг обязывает меня проверить, нет ли здесь все же каких-либо смягчающих обстоятельств.

Так все началось и продолжалось целых семь часов.

Да, умница доктор Райххардт в камере заблуждался, и Квангель вместе с ним. Они никак не рассчитывали, что верховный судья германского народа будет вести разбирательство с такой лютой, такой гнусной злобой. Казалось, Квангели нанесли оскорбление лично ему, господину председателю суда Файслеру, будто мелочный, завистливый, ничего и никогда не прощающий человечишка уязвлен в своей чести и важно для него только одно: до смерти оскорбить противника. Точно Квангель соблазнил дочь председателя, все это слишком походило на обывательскую свару, страшно далекую от всякой объективности. Да, доктор Райххардт и Квангель жестоко заблуждались, этот Третий рейх приберег для человека, глубоко его презирающего, новые сюрпризы, вел себя подлее подлого.

– Свидетели, ваши порядочные коллеги-рабочие, заявили, что вы, обвиняемый, одержимы прямо-таки отвратительной скаредностью. Сколько вы зарабатывали в неделю? – к примеру, вопрошал председатель.

– В последнее время сорок марок, – отвечал Квангель.

– Та-ак, сорок марок, уже за вычетом всех удержаний, подоходного налога, «зимней помощи», больничной кассы и «Трудового фронта»?

– Совершенно верно.

– На мой взгляд, весьма недурное жалованье для двух стариков вроде вас, а?

– Нам хватало.