Книга Начало Руси - Дмитрий Иловайский

Пользуюсь случаем прибавить кое-что к вопросу об источниках русского начального летописца.

В прежних своих работах я уже указывал на результаты, которые получаются от сравнения всех известий летописи о морских походах в Византию. Оказывается, что известия о походах 865 и 941 гг. заимствованы ею буквально из хроники Амартола и его продолжателей, и в них не упоминается о варягах. Известия о походах 907 и 944 гг. свои собственные, не заимствованные; они баснословны и приплетают варягов. Наконец, известие о походе 1043 г. очевидно самостоятельное, независимое от византийских хроник; оно отличается от них подробностями, но сходно с ними указывает на участие наемных варягов. Таким образом, это участие в данном морском походе является несомненным и хронологически первым. А отсюда, от времен Владимира и Ярослава, от конца X и первой половины XI века, летописец делал произвольное заключение о присутствии варягов и в двух помянутых предыдущих походах, о которых он не имел положительных, достоверных сведений (см. выше стр. 372-374). Я высказал предположение, что наш летописец известие о походе 1043 года, конечно, "почерпнул из рассказов стариков, современников самому событию". Это предположение свое могу подтвердить и дополнить следующею догадкою, основанною на сопоставлении разных свидетельств самой летописи. Под 1106 г. в ней говорится: "преставися Ян, старец добрый, жив лет 90; от него же аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи семь; его же гроб есть в Печерском монастыре в притворе". Этот старец был не кто иной, как знатный киевский боярин Ян Вышатич, друг знаменитого игумена Феодосия Печерского. Автор летописи, игумен Выдубецкий Сильвестр, вероятно, сам был печерским иноком при Феодосии, а потому имел возможность нередко слышать рассказы Яна, когда тот посещал монастырь (а м.б. он беседовал с Яном, уже будучи Выдубецким игуменом?). К рассказам Яна, приводимым летописью, несомненно принадлежит пространное известие о волхвах в Ростовской области под 1071 г., причем Ян Вышатич главным образом повествовал о собственных подвигах. Если обратимся к неудачному походу Руси на Царьград в 1043 г., то увидим, во-первых, что тут не только подтверждается присутствие наемных варягов, но и прямо указано на их антагонизм или несогласие с Русью; а во-вторых, явно прославляется Вышата, "отец Янев", в ущерб другим начальникам. Из всех воевод только один Вышата не захотел покинуть 6000 руси, выброшенной бурею на берег, и сказал мужественные слова: "аще жив буду, с ними, аще ли погибну, то с дружиною". В этом известии нельзя не узнать того же источника, то есть Яна Вышатича, который, очевидно, любил рассказать что-нибудь любопытное или похвальное о себе и своем отце. Подробности похода 1043 г. он, конечно, слыхал от отца Вышаты; но и сам Ян мог лично участвовать в том же походе, так как имел уже 27 лет от роду.

Если мы ближе всмотримся в то обстоятельство, что, только благодаря старикам, подобным Яну Вышатичу, летописец мог вести достоверное повествование с конца X или начала XI века; что туземных исторических записей о русских событиях он не имел ранее XI века (исключая некоторые договоры с греками), но еще более убедимся в том, как шатки и ненадежны его известия о событиях IX века и какое поле представлялось разного рода генеалогическим басням и тенденциозным домыслам. Он, например, ровно ничего не знает, по крайней мере не говорит, о великих походах Руси на восток, в Каспийское море, в первой половине X века; о чем так громко повествуют арабские писатели.

В параллель с басней о призвании варяжских князей можно поставить в наших летописях и другие сказания, сообщаемые еще более положительным тоном, но фактически совершенно неверные, и даже целые документы. Бог весть на каких основаниях сочиненные. Например, "Сказание о убиении Батыя во Угрех" (Воскресенск. и Никоновск.) или "Рукописание Магнуша короля Свейского". (Новогор. IV под 1347 г. Воскресенск. и Софийск. под 1352, Никоновская). Мало того, в настоящее время на Валааме монахи покажут вам даже могилу этого Магнуса, который будто бы здесь окончил свою жизнь православным иноком. Это так же, как в наше время сочинили могилу Синеуса около Белозерска, а под Новгородом вы найдете могилу Гостомысла. В недавнее время развалины каменной крепости в Старой Ладоге стали именовать "Рюриковым Городищем"; хотя нет никаких свидетельств о древности такого названия, и хотя летописи прямо свидетельствуют, что эта крепость построена ладожским посадником Павлом при Владимире Мономахе, именно в 1116 году. Тем не менее можно иногда встретить ссылки на подобные названия и могилы, как будто на какое-либо историческое свидетельство.

Впрочем, опять повторяю, что не призвание трех иноземных князей (наставительный домысел о начале княжеской власти как источнике гражданского порядка) считаю и корнем или узлом всего вопроса и всей норманнской системы, а несомненное искажение первоначального летописного текста, повлекшее за собою смешение туземной Руси с заморскими варягами в один небывалый народ. Приглашаю своих противников, и прежде всех достоуважаемого А. А. Куника, сосредоточиться на этом пункте и сопоставлением всех существующих текстов опровергнуть это мое главное положение.

Ввиду такого приглашения приведу вкратце мои доводы относительно позднейшего искажения летописного текста, в котором первоначально Русь стояла на первом месте во ряду народов, призывавших варяжских князей.

1) Новгородские летописи, начало которых до нас не дошло, несомненно заключали в себе легенду о призвании князей. На это указывают: слова новгородских послов в Швеции в 1611 году, отрывок из Иоакимовой летописи и Летописец патриарха Никифора. Но в новгородских летописях Русь вместе с другими народами участвует в призвании князей от заморских варягов (а не от варягов-русов), о чем свидетельствуют тот же Иоакимовский отрывок, а главным образом Летописец патриарха Никифора. Сей последний не только составлен в Новгороде, но и дошел до нас в рукописи XIII века; следовательно, это самый старший из всех имеющихся налицо летописных списков. А там ясно сказано: "Придоша Русь, Чюдь, Словене, Кривичи к Варягом, реша: земля наша" и проч.

2) Древние (XII-XIV вв.) западнорусские списки начальной летописи, равно и самые киевские списки, до нас не дошли. Но они имели текст легенды приблизительно в том же виде, как и новгородские. Доказательством тому служат черпавшие из них свои рассказы о Руси польские историки Длугош, Кромер, Меховский, Стрыйковской и др. Историки эти сообщают, что трех варяжских князей призвал не кто другой, как сама Русь или собственно часть ее (nonnulae Ruthenorum nationes - у Длугоша). В особенности для нас важно показание Стрыйковского, передающего подробно легенду о призвании князей с цитатой из русских летописей. Он говорит, что русские летописи не сообщают, кто были варяги, и предается по этому поводу разным домыслам, между прочим, сближает варягов с ваграми славяне-балтийскими. (Вот когда уже начались измышления славяно-балтийской теории!) Но замечательны следующие его слова: "Летописцы русские, не зная, кто были варяги, прямо начинают свои хроники таким образом: послаша Русь к Варягам, говоря "приходите княжить и владеть нами" и проч. К тем же писателям XVI века, знакомым с русскими летописями и отделявшим Русь от Варягов, принадлежит и Герберштейн.

3) В некоторых имеющихся списках Повести временных лет и, между прочим, в старейших сохранились явные следы первоначальной, то есть Сильвестровой редакции. Например, в Лаврентьевском, Ипатьевском, Троицком, Переяславском при описании посольства за море сказано: "реша Русь, Чюдь, Словене, Кривичи и Весь: земля наша" и проч. В других списках (например, Радзивиловском) стоит: "реша Руси, Чудь, Словене, Кривичи". Весьма вероятно, что именно эта ошибка какого-то писца, сказавшего Руси вместо Русь, повторенная другими переписчиками, и послужила одним из источников искаженного текста. Так как выходило, что послы, отправленные к варягам, обращались с своей речью к Руси, то заключили об их тождестве, и в некоторых летописных сводах получился небывалый народ варяги-русь. По отделении руси от призывающих народов, на первом месте в числе сих народов осталась Чудь, чем и объясняется это странное первенство Чуди перед славянами в деле призвания князей. (То же в сводах Софийском и Воскресенском.)