Книга Красный лик. Мемуары и публицистика - Всеволод Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следовательно, чтобы стать на точку зрения чехословацкого типа единения России, — Москве нужно отбросить всю эту византийскую роскошную традицию и передать всё великолепие традиции своей истории в руки современных наследников неудачного, от папы коронованного короля Даниила Романовича Галицкого…
Предложение, могущее немало смутить и возмутить сторонников «Единой Неделимой»…
* * *
Эта чехословацкая схема будущего России — ясно, является схемой, конкурирующей с Польшей в своих домогательствах на правобережную Украину, переходящих границы возможного.
Чехословацкая пресса многозначительно указывает, что даже в том украинском движении, которое из Варшавы возглавляется Андреем Левицким, заместителем Петлюры, украинцы не искренни с поляками… Они-де, украинцы, устроили ответственное совещание по своим делам в Праге, куда и прикатили из Варшавы все вместе. Несмотря на то что в совещании участвовали и иностранцы — венгерцы, поляки, итальянцы, — чехословаки в нём не участвовали — так как планы этих людей — планы балканизации России, тогда как планы «самостатности» — лишь, так сказать, планы всероссийской украинизации и могут быть приняты русскими националистами.
Мы не ошибёмся, если предположим, что и недавно состоявшийся в Белграде съезд русских писателей и журналистов — имеет некоторое прикосновение к этому вопросу. Ведь стало известным о произнесённой на каком-то официальном банкете безобразной речи Мережковского, который указал, что только он теперь понял, что славянство может быть демократично, а этого раньше он и не догадывался, а отрицал как всё славянство, так и славянофила Достоевского, потому что Достоевский был реакционером, а он, Мережковский, подготовлял по мере своих сил русскую революцию и, следовательно, позицию Достоевского отвергал. Демократическую же славянизацию и украинизацию России Мережковский, судя по этому, как будто склонен уже допустить…
Пока чехи развивают такую линию, пока украинцы делают всяческие усилия организоваться против «оккупантов», этот же вопрос вентилируется и в европейской прессе. Немецкая «Гамбургер Нахрихтен» пишет, что Украиной Германия интересовалась уже давно, перед концом войны, но разгром помешал ей использовать связь с Украиной достодолжным образом. «Теперь же, — пишет она, — этим вопросом заинтересовалась Англия, в связи с вопросом о создании „Великой Польши“, которая бы явилась противовесом России».
При таком положении английской политики естественна и понятна точка зрения чехов, которым не нужна ни Польша, ни Германия, и которые в создании Великой России видят свою опору, то есть в том, в чём они легкомысленно отказали России в Омске, сняв свои войска с фронта и отбывши на восток. Ещё хуже дело будет обстоять для чехов, если Германия получит в лице Украины своего союзника:
«Дер Таг» пишет просто, что «Украина может стать для нас, немцев, ценным союзником; во-первых, нас с ней объединяет общая неприязнь к Польше. Мы, немцы, должны не только разделять стремления украинцев к независимости, но и должны приветствовать эти „стремления“, особенно работая в области инструкции кооперации в Украине». «Грюне Брифе фюр Капитал унд Витшафт» профессора Зонтага прямо призывают к необходимости соперничать с Англией в деле захвата в своё влияние Украины как «новой силы над Днепром», (так называет Украину французская пресса — «Матэн»). В Германии имеется даже специальный журнал, который носит крайне выразительное название «Ди Украине унд Дейтшландсцукунф», то есть «Украина и будущее Германии».
* * *
Таким образом, покамест русская эмиграция находится в состоянии унылого «пересмотра прошлых ошибок», причём она высказывает иногда мысли о национальном значении Красной армии, поскольку Красная армия обуславливает единство России, — вокруг подобных вопросов, выдвинутых самой жизнью, везде в Европе «кипит словесная война». И широта этих поставленных и вентилируемых вопросов доказывает, что вопросы эти известным образом назрели и что тот «страх перед Россией» — «террор россикус», который удерживает 10 лет территорию России от различных комбинаций со стороны иностранцев и базировался на связи московских революционеров с домашними ихними революционерами, — постепенно проходит.
Красный лев с пастью, извергающей пламя, оказывается не столь страшным, как казалось в 1918 году… У него можно рвать куски мяса.
И вполне возможно, что отсутствие в политике соввласти национального элемента, хотя и при подчёркнутом федеративном, — принесёт Союзу немало неприятностей…
Во всяком случае — проблема сепарации поставлена, и будет решена тем или иным образом на основании известного соотношения сил…
И как бы она ни была решена — русской эмиграции, прежде всего, необходимо отрешиться от многих своих сладких и туманных грёз, оплакивая неуклюжесть бравых генералов, столь многим располагавших в 1920 году и не сумевших этим воспользоваться к пользе братских российских народов для мирного единства страны.
На днях, просматривая объявления о смерти в еженедельном издании лондонского «Таймс», я поразился количеством глубоких стариков в этом недельном отчёте о смерти людей Англии, почему-либо достойных упоминания.
Всего в этом списке было 48 покойников, из которых 12 человек, то есть 25 % было в возрасте свыше 70 лет, наивысший же возраст в этой группе был 95 лет.
Двадцать пять процентов из людей высшего и делового круга Англии живут свыше 70 лет! Это ли не процент долголетия? В чём лежит его причина?
Надо вообще заметить, что в Европе старость очень крепка.
Там в рядах государственных и учёных людей сплошь и рядом мы находим глубоких стариков. Сам я когда-то в Гейдельберге слушал одну из последних лекций глубокого старика, известного историка философии, профессора Куно Фишера. Предо мной на кафедре стояло само воплощение немецкой мысли чуть ли не всего XIX столетия, стоял человек, который видел и слушал великих мыслителей 30-х, 40-х годов. Куно Фишер вскоре умер в весьма преклонном возрасте около 90 лет.
Это долголетие, вообще часто наблюдаемое среди немецкой профессуры, необходимо отнести специально к роду академической жизни и академического быта немецких учёных. Человек, попавший в профессора в Германии, обеспечивался весьма приличной пожизненной государственной рентой для научной работы и весь отдавался своему делу. Он периодически получал отпуска для спокойной работы, которые чередовались с периодами чтения лекций. Когда он становился настолько стар, что не мог читать, он только работал, сохраняя нередко полную ясность мысли до самого преклонного возраста. И убелённый сединой, отягчённый трудами, признаниями, почестями и успехами учеников, учёный спокойно засыпал, наконец, навеки. Это или не завидный конец!
Так умеют в Европе оберегать людей, дать им вести долгую жизнь, а старость всегда ценна и плодотворна. Только недоразумением можно считать отдавание предпочтения «молодости». Правда, молодость шумна, свободна, способна и предприимчива; возьмём хотя бы дела любви: каждому молодому человеку в 20 лет, обнимающему девушку, кажется, что он первый в мире человек, который открывает такое множество прекрасных, бурных ощущений. Как серы и тусклы кажутся ему люди старше его, какими «отсталыми», неспособными почувствовать всё глубокое кипение жизни являются они ему!
