Книга Фомка-разбойник - Виталий Бианки

Он серьезно ответил:

– Луна крен дала.

Вот в такие приметы он верит всерьез, и его не разубедишь.

Поговорили о том, где теперь наши пловцы. Решили, что, наверное, уже половину расстояния до нас прошли. Миновали самые опасные места; они у нас на юге острова. И я лег совсем успокоенный.

А через два часа старшинка снова меня поднял и молча показал в окно.

Было уже светло, но ничего нельзя было разглядеть за окном: пурга, снег крутит, крутит… В стены дома глухо ударяет ветер.

Барометр стоял высоко.

Алеуты правы. В этой удивительной стране понимать барометр нужно не по-нашему. Здесь сталкиваются и переплетаются все воздушные течения океана. Здесь место, где зарождаются циклоны. И никогда не знаешь, что выкинет погода через час. О медновцах никто из нас ни слова. К чему?

Вот уже вторые сутки никто из нас не выходил из дому: шторм. За стенами дома невероятный грохот и гром. Дом качается. Такое ощущение, что его сорвало с земли и мчит куда-то по воздуху.

От шлюпки теперь не соберешь и щепочек. Больно думать о погибших.

В шлюпке их было человек пять. Все алеуты. Были среди них старики, очень опытные мореходы. Они не раз уже совершали такие весенние поездки с острова на остров и за это пользовались почетом и уважением. Здесь особенно чтят людей отважных и вместе осторожных. Только таким и удается проскочить весной с острова между двумя штормами.

* * *

Четвертые сутки. Вчера шторм кончился. Мы с Андрианом снаряжаемся в объезд ухожей. Моя обязанность – проверить, все ли юрташки в порядке. Юрташка – это домик промышленника.

Андриан – по-настоящему Андриан Пафнутьевич Невзоров – промышленник первой руки. Он, как все алеуты, лицом смугл, волосами черен, одет в робу – синюю американскую спецодежду. Чертами похож не то на эскимоса, не то на индейца. Он самый сильный человек на острове и один из первых промышленников. Дружба у нас с ним большая, испытанная в разных трудностях. Мне все хочется поговорить с ним о медновцах, но он молчалив.

Все население опять за работой. Чинят шлюпки и рыболовные снасти. Сегодня с утра несколько шлюпок вышло в море за треской.

Трески тут так густо, что таскают ее из воды голыми крючьями, без всякой наживы. Крючья привязываются к поводку с грузилом. Поводок кидают за борт и дергают. Бывает, сразу садится на крючья по две, по три рыбины, каждая весом в несколько килограммов. Вдвоем-втроем за два часа можно накидать полную шлюпку рыбы.

Впрочем, алеуты треску и за рыбу не признают; ловят и едят ее только весной, когда выходят все их запасы более вкусной рыбы.

Что-то кричат с берега. Надо пойти посмотреть.

Медновцы прибыли, те самые; оказывается, шлюпка цела, и никто не погиб. Они тоже заметили в ту ночь, что луна крен дала. Сейчас же зашли в бухту, вытащили лодку на берег и сами спрятались в пещере. В этой пещере они и переждали шторм. Трое суток сидели почти без пищи, и все-таки хватило сил столкнуть лодку в море и добраться до нас.

На следующий день мы с Андрианом выехали в ухожи.

Поездка по острову в это время года почти что удовольствие. Тундра еще мерзлая. Сидишь верхом на узких санках – нартах, и быстро мчат тебя без дороги по твердому ровному насту лихие рысаки: если нет гор по пути, километров двадцать в час делают.

Рысаки у нас известно какие: клыкастые, в лохматой шерсти и лают. Пять пар здоровых псов в упряжке, одиннадцатый – самый главный передовой – ведет всю упряжку.

Нашего передового зовут Тулупах: тулуп – значит пес, и вправду шерстью похож на бараний тулуп.

Андриан каюром – кучером. Я сижу позади него и совершенно спокоен: с таким каюром – как дома на печке. Собаки слушаются его замечательно, особенно Тулупах. Андриан не то что не ударит, никогда даже не прикрикнет на него.

Едем. Я держусь за нарту, поглядываю по сторонам. Андриан посвистывает собакам, командует.

– Ака! – скажет тихо, и Тулупах поворачивает вправо, и вся упряжка за ним.

– Хуге! – Тулупах идет налево.

– Прямо! – Тулупах прямо.

Впереди поднимается тундра, надо разогнать нарту. Андриан тихонько, таинственно шепчет:

– Ванька… Пшечь, пшечь! – Песец, значит.

Псы ушки поставят и – ух! – рванут, залают, понесут со всех ног.

А песца никакого и нет впереди.

Песец – ванька по-нашему – от собаки без оглядки бежит. Собаки, конечно, за ним. Вот каюр и обманывает псов, чтобы дружней взялись.

Ехали так, ехали – и заехали в скалы. Андриан слез: пошел поглядеть пасущееся стадо наших полудиких оленей.

Сначала все шло хорошо: я посвистывал, командовал, собаки слушались. Но, на мою беду, попался нам ванька. Сидит в стороне на высокой скале и глядит на нас спокойно.

Только я это подумал – ванька как тявкнет! Собаки увидали его и понеслись прямо на скалу.

Кричу им, ору – куда там! Никакого внимания.

Ну, думаю, сами всмятку, и от меня ничего не останется.

Сам уж только за нарту держусь крепче. И голос перехватило.

Ванька, видно, бывалый: и не думает бежать, сидит себе, тявкает, собак дразнит. Отлично знает, хитряга, что им не взлететь к нему по воздуху.

Ух, несемся! Вижу, средство спастись одно: надо валиться с нарт. Все-таки меньше расшибешься.

И как раз тут Тулупах стал заворачивать. Упряжные псы в свою было сторону – к песцу. Тулупах на них как рявкнет! Забыли и ваньку. Здорово его боятся и слушаются.

Благополучно обогнули скалу, и Тулупах сам, без команды, опять взял прежнее направление: дорогу знает не хуже каюра.

Андриана дожидались, где уговорились.

Скоро и до юрташки добрались.

Андриан крикнул по-морскому:

– Майна!

Собаки встали.

– Вира.

Тулупах подошел к нарте, остальные псы за ним, образовали полукруг и легли.

Мы слезли с нарт.

Юрташки промышленников стоят теперь занесенные снегом, пустые до осени.

Кончив промысел, каждый промышленник обязан привести в порядок свое жилище: печурку смазать жиром, чтобы не ржавело железо, трубу снять и спрятать, отверстие в крыше заложить дощечкой.

Вся посуда моется и тоже смазывается жиром от сырости. Алеуты-промышленники – народ аккуратный. Я объехал все девятнадцать юрташек и везде нашел образцовый порядок. В одной только юр-ташке полный разгром; разбросана вся посуда, жир с нее слизан, от свечек остались только крохи. Бесстыдники воры съели свечи.

Это все ваньки. И как только они сумели пробраться в юрташку?

Еще в каждом ухоже я проверял ванек: как живут, не надо ли им какой помощи.