Книга В стране кораллового дерева - София Каспари

— Тебе нравится? Вот это зрелище! Ты можешь себе представить, что покинешь Буэнос-Айрес и переедешь сюда? — спросил ее Эдуард.

Виктория говорила, что она отнимет у Умберто эстансию за все, что он натворил. Незадолго до отъезда в Сальту она сказала Анне, что хочет видеть Эдуарда управляющим эстансией. Анна с опаской взглянула на брата. Он долго молчал, и она уже начала побаиваться, что он скажет что-нибудь не то, но Эдуард вдруг рассмеялся.

— Конечно, конечно, это было бы прекрасно!

— Тебе действительно здесь нравится? — Анна с опаской взглянула на брата.

Эдуард огляделся по сторонам.

— Это же то, о чем мечтал наш отец! — Он, улыбаясь, развел руки в стороны. — Я стану крестьянином.

Анна толкнула его в бок.

— Не говори таким тоном!

— Что ты имеешь в виду?

— Словно ты сожалеешь об этом.

— Сожалею, что откажусь от жизни в Буэнос-Айресе? Да будет тебе известно, что я никогда не тоскую о прошлом.

Анна серьезно взглянула на брата.

— Тут ты прав. Ты никогда не тосковал о прошлом, и я всегда этому удивлялась.

— Да? — Эдуард вопросительно взглянул на нее. — Ты удивлялась? Я все время подозревал, что ты плохо обо мне думаешь.

— Не очень приятно, когда твой брат — преступник. — Анна крепко обняла его. — Но ты все равно мой брат. И был им всегда.

Анна внезапно отвлеклась от воспоминаний. У нее за спиной кто-то откашлялся. Она обернулась.

— Юлиус! — воскликнула Анна.

«Юлиус, Юлиус», — стучало ее сердце. Как хорошо после пережитого ужаса снова оказаться рядом с ним.

Глава восьмая

Спустя неделю после приезда на Санта-Селию Педро пригласил Викторию на прогулку в горы, в ту заброшенную деревню, в которой они когда-то сблизились. Они испытывали благодарность к этой земле. На завтрак у них были фрукты и эмпанады. Они кормили друг друга фигами.

Когда Виктория надела платье и сапоги (под платьем были кожаные штаны, сверху — кожаная куртка и платок на голове), она вышла во двор, где их уже ждали оседланные лошади.

Она взглянула на Умберто, который удивительным образом не оказывал им сопротивления. Работники эстансии обрадовались возвращению Педро. Они говорили, что не могли поверить в то, что он виновен в смерти дона Рикардо. Они подозревали, что к этому приложил руку Умберто. Его мать… Возможно, она тоже участвовала в убийстве. Но наверняка этого никто не знал и, может быть, никогда и не узнает.

Педро уже сидел на лошади, и Виктория последовала его примеру. Она пришпорила лошадь, чтобы поспеть за ним.

Когда они добрались до русла реки, где Педро впервые увидел сына, Виктория сглотнула. О чем она только ни думала в тот момент.

Педро, казалось, тоже погрузился в воспоминания. Неожиданно он взял Викторию за руку и слегка сжал ее.

— Ты думаешь о них?

— Да.

Виктория знала, что он говорит о Пако и об Эстелле. Педро станет им хорошим отцом, дети не смогли бы теперь жить с Умберто, она была в этом уверена.

Иногда Виктория представляла себе, как вернется в Сальту, но никогда надолго над этим не задумывалась. «Я не создана для подобных размышлений», — говорила она себе. Виктория не думала, что испытает радость, когда вновь появится на Санта-Селии. Но окружающая природа внушала ей доверие. Во времена несчастий, одиночества и бед, которые пережила Виктория, она всегда обращала внимание на ланшафт: землистые цвета, дали, горы на горизонте, небо, до которого, казалось, можно дотронуться рукой, заросли лавра, папоротника, лиан и бромелий в тропических лесах…

Тем временем они уже оставили деревню далеко позади и поднимались все выше и выше. Дышать стало тяжелее. От мелкой пыли, оседавшей на коже и на одежде, Виктория кашляла. Повсюду возвышались засохшие кустарники. Под жаркими лучами солнца горы плясали в мареве.

В тот день Виктория и Педро любили друг друга, как еще никогда в жизни, — с опытом взрослых людей и пылом юности. Какое-то время они отдыхали, обнявшись, а потом вновь стали подниматься в горы. Виктория чувствовала неприятное давление. Но все забылось, когда перед ними неожиданно открылась равнина, темно-синяя, как море. Она простиралась до горизонта. И нельзя было сказать, туман это, вода или земля. Впечатление усиливалось еще и от того, что они с Педро находились выше облаков, а горы, освещенные ярким солнцем, устремлялись в голубое небо. Виктория глубоко вздохнула. Никогда в жизни она не видела такой красоты!

— Анта, — тихо сказал Педро. — Позже белые переиначили это слово в «Анды». Так на кечуа, языке инков, называли медь и червонное золото заката над горами.

Он нежно убрал прядь, спадавшую Виктории на лоб.

— Распусти волосы, любимая, позволь увидеть их в сиянии солнечных лучей.

Через несколько секунд Виктория исполнила желание Педро. Они уже давно не были так близки. Их ранили, издевались над ними. Они сами причиняли друг другу боль… Виктория не думала, что когда-нибудь окажется дома у Педро, особенно после всего, что произошло.

Но теперь она была здесь. У него. Она пришла.

Глава девятая

Когда во дворе никого не было, Корасон схватила дочь за руку и потащила ее к стойлам. Теперь, когда сгущались сумерки, она стояла там и наблюдала в щель за людьми, праздновавшими победу. Корасон все еще надеялась, что ее никто не обнаружит.

Анна Вайнбреннер праздновала вместе с семьей и друзьями, как и полагается.

Но Бланка устала и хныкала.

— Что мы здесь делаем? — спрашивала она не в первый раз.

— Ничего. — Корасон грубо оттолкнула дочь в сторону. — Мы поспим сегодня здесь.

— В стойлах? Почему?

— Я хочу знать, где он.

— Кто? Мой отец?

— Да, твой отец.

Корасон взглянула на дочь.

Одиннадцатилетняя девочка выглядела взрослой не по годам. У нее были каштановые волосы с золотистым отливом и темные глаза. Уже теперь было заметно, что она будет красивой женщиной.

«Может, самое время отойти от дел», — подумала Корасон. Ей тяжело было каждый день бороться за выживание. Густав любил ее, но в последнее время его не было в Буэнос-Айресе, и Корасон вела почти такую же жалкую жизнь, как и раньше.

Там, снаружи, был праздник у сестры человека, которого она любила. Корасон надеялась встретить Густава, она не видела его уже много недель. Но его не было среди гостей. Корасон неожиданно стало холодно. Не в первый раз ее посетила мысль о том, что она его больше не увидит.

Ни сегодня, ни завтра. Никогда.