Книга Воители безмолвия - Пьер Бордаж

В устах этого старца самые невинные слова всегда звучали скрытой угрозой.

– Ну, хорошо, Ваше Святейшество! Дайте мне только несколько мгновений отдыха. Я провожу даму Сибрит в ее апартаменты, и мы встретимся в малом зале частных приемов.

– Нас это устраивает, мой сеньор, – пробормотал муффий с поклоном.

Его ложа растаяла среди остальных белых сфер. Менати Анг спрашивал себя, какая извращенная мысль могла зародиться в голове Непогрешимого Пастыря. Быть может, он проведал про заговор, который плели против него Паминкс и некоторые кардиналы? Невозможно! Они приняли все предосторожности…

Когда императорская ложа опустилась на пол из черного мрамора, несколько придворных обратились к Менати Ангу с просьбой дать частную аудиенцию, чтобы он вынес свое царственное решение по поводу запутанных вопросов почетного или семейного приоритета. Он отделался пустыми обещаниями, подкрепляя их сладкой улыбкой. Танцовщицы сохорго, выстроившиеся у рампы, с достоинством выслушивали восхищенных поклонников, чьи фразы больше походили на восторги чужаков-провинциалов. Несмотря на усилия, которых требовало их многовековое искусство, на спокойных лицах девушек не было видно ни пота, ни следов усталости. Император в сопровождении дамы Сибрит приблизился к ним и с гордой сдержанностью отпрыска знатной семьи поздравил их.

Как только зрители покидали свою сферу, к ним тут же присоединялись их мыслехранители. Все это создавало хаотическое движение вокруг центрального бассейна – здесь мелькали напудренные лица и белые анонимные капюшоны. Менати Анг на мгновение прервал привычные формальности и лицемерные высказывания, наклонился к даме Сибрит и прошептал:

– Полагаю, не стоит даже спрашивать, окажете ли вы любезность сопровождать меня на вечер элегий… Я заранее знаю ответ…

Она упрямо уставилась в пол.

– Значит, я в последний раз провожу вас в ваши апартаменты. После этого, клянусь всем самым святым, больше не буду надоедать вам!

Голос его был пропитан печалью. Вокруг него теснились придворные, водоворот толпы – натянутые улыбки, манерность, бегающие глаза, голоса, крашеные, экстравагантные локоны, бледный грим. Эта атмосфера утонченного птичника, культа парадности, внешнего лоска более всего раздражала даму Сибрит, которой, как ни странно, она предпочитала резкие манеры Менати Анга. По крайней мере его поведение было до определенной степени искренним и выражало достоинство или извинение. Женщины смотрели на нее высокомерно, с аристократическим презрением, дружелюбно помахивая рукой или сдержанно улыбаясь. Они не прощали ей безраздельного внимания Анга и неприятия его ухаживаний, когда сами откровенно кокетничали с ним, принимая томные позы и бросая многозначительные взгляды. Придворные дамы всеми способами пытались привлечь внимание императора, забыв о своих безликих супругах, но тот был равнодушен, и они отчаянно завидовали ей.

Через несколько мгновений, показавшихся даме Сибрит бесконечными, Менати Анг вырвался из тысяч щупальцев ненасытного придворного спрута. Они вышли из Амфитеатра через монументальные центральные двери. Императорская охрана, состоящая из наемников-притивов в черных масках и комбинезонах, присоединилась к мыслехранителям, уже занявшим место позади Менати.

Чуть в стороне шли мыслехранители дамы Сибрит с лицами, спрятанными под капюшонами белых бурнусов с красной отделкой. Одним из двух ее скаитов был Гаркот, ментальный убийца, главное действующее лицо гугаттской битвы, – его восхваляли как героя, хотя он ничего особенного не совершил. Удивительно, насколько люди любили славу… Гаркот убедил своего соплеменника, главного мыслехранителя дамы Сибрит, временно уступить ему свое место. «Убедить» – было не совсем точным словом. Гипонероархат просто послал импульс и растворил жизненную спору мыслехранителя, отправив ее в конгломерат, занимающийся Планом. Гаркот считал, что его постоянное присутствие при вдове сеньора Ранта Анга было ключом к успеху замысла. Оказавшись в ее окружении, он без труда обнаружил в душе дамы Сибрит зияющую брешь: в душе этой женщины боролись влечение и отвращение к Менати. Если она отказывала императору, то не из-за отсутствия любви. Она безумно боялась собственных желаний. Более того, она обладала удивительной способностью видеть в своих сновидениях будущее. Во сне к ней приходили сцены, украденный у времени. Эта странная способность, не имевшая ничего общего с прогнозированием спор-прародителей, привлекла внимание ментального убийцы. Он сообщил муффию Церкви Крейца о результатах своего обследования. И они решили воспользоваться отсутствием коннетабля, объезжавшего планеты империи, чтобы немедленно перейти к действиям.

Императорский эскорт пересек укутанный сине-красным заревом парк, едва освещенный Солнцем Сапфир, которое уходило за горизонт. Начиналась первая ночь. Светошары плыли над аллеями. За газонами и кустарниками высился гигантский голубой фасад дворца, украшенный флуоресцирующими статуями, а над ним вверх устремлялись башенки с куполами из розового опталия. Центральная лестница со ступенями из бирюзы и перламутра поднималась к парадной террасе. На лужайках чинно расхаживали хохлатые павлины, красуясь своими золотистыми крыльями. По мостикам и воздушным коридорам сновали слуги в белых пиджаках и красных облеганах, огибая пурпурных гвардейцев и агентов безопасности. Заметив императора, все замирали и отвешивали почтительный поклон.

Дама Сибрит успешно пользовалась отсутствием уединенности, характерной для дворцовой жизни, чтобы избегать упрямых наскоков Менати. Многие слуги были агентами Церкви или коннетабля. Она сумела ему напомнить об этом в тот день, когда он, не сумев сдержать желания, был готов высадить дверь ее спальни. Хотя он и стал императором вселенной, но зависел от Барофиля Двадцать Четвертого и коннетабля Паминкса. Она старалась держать рядом одну из камеристок, веселых осгориток легкого поведения, чтобы те могли прийти ей на помощь по малейшему знаку и стать свидетелем в том случае, если император вдруг утратит ментальный контроль. Но она не знала, что осгоритские служанки довели свою преданность до того, что удовлетворяли неутоленную страсть суверена. Он яростно овладевал ими в коридоре, прижав к стене или бросив на подвесную скамью, а потом тенью исчезал со своей свитой из шести мыслехранителей.

Теперь, когда она справилась с похотью деверя, дама Сибрит почти жалела, что одержала победу. Эта игра в обольщение между ней и Менати имела привлекательную сторону, нравилась ей, и она не могла не знать этого. Она пробудила ее от летаргии, от скуки, в которой дама Сибрит тонула долгие годы, ожидая, когда сеньор ее супруг соблаговолит обратить на нее внимание.

Менати остановился на террасе. Его горящие глаза вонзились в глаза дамы Сибрит, и та не смогла выдержать его напряженного взгляда.

– Дама моя, я оставляю вас, и вы сами доберетесь до своих апартаментов, – хрипло сказал он. – Желаю вам доброй ночи и… говорю вам – прощайте. Ваше самое горячее пожелание будет выполнено: вы меня больше не увидите! Вы можете уехать вместе с дочерью, когда захотите. Чем быстрее, тем лучше…

Он повернулся так стремительно, что пурпурный плащ обвился вокруг него. Потом, борясь с невероятным искушением вернуться, он в сопровождении мыслехранителей удалился огромными шагами, направившись к боковой двери.