Книга Алая графиня - Джинн Калогридис

Я открыла глаза. Темница была залита мягким золотистым светом.

Надо мной склонился Маттео, одетый в ту же самую тунику, в которой уехал в Рим. Весь он испускал какой-то неземной свет и широко улыбался мне. Шрам у него над губой исчез.

— Маттео? — прошептала я. — Так это ты ангел?

— Я всегда был с тобой, никогда тебя не оставлял.

Он накрыл мою руку своей, и боль утихла. Я потянулась к нему, прижалась щекой к его щеке и зарыдала.

— Не плачь, — сказал брат, обнимая меня, и я растворилась в благословенной, всеобъемлющей любви. — Дея, моя жизнь наполнена чистой радостью. Нет момента счастливее нынешнего. Ты понимаешь? Вину герцога Галеаццо, твоего отца, нельзя искупить. Но ты исправила то, что сделала мать, позволила мне познать радость духовного единения. Ты освободила свою сестру Катерину от мрачного наследия отца. Ты, уверенная в том, что у тебя нет семьи, спасла всех нас. Я останусь с тобой навеки.

Я обнимала брата и чувствовала, как воспаряет душа, освобождаясь от остатков страха и скорби.

— Теперь я могу умереть, — прошептала я. — Я счастлива.

Маттео отодвинулся, с нежностью взглянул на меня и ответил:

— Твое служение только начинается. Ты согласилась повиноваться мне до самой смерти и теперь стала истинной чародейкой.

Я склонила голову и прошептала:

— Я подчиняюсь судьбе.

В этот миг дверь темницы открылась.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Я подняла голову и поняла, что окончательно вернулась в темницу, к боли, кандалам, пронизывающему холоду. Ко мне приближались стражник и Луффо Нумаи, сжимавший факел. Никаких сомнений, они явились, чтобы отвести меня на казнь.

Нумаи при виде меня разинул рот, но сумел быстро взять себя в руки и торжественно проговорил, пока стражник отпирал замки кандалов:

— Мадонна Дея, мы пришли, чтобы освободить тебя.

Я попыталась спросить, но у меня получился только сиплый шепот:

— Почему?

— Все кончилось. Крепость Равальдино пала. — Он поглядел на меня с неподдельной жалостью.

Я зарыдала, услышав новость, из моего горла рвались скрипучие вздохи. Значит, Катерина погибла.

Даже без кандалов я не смогла встать. Стражник наклонился, подсунул руки мне под мышки, затем поднял, и я застонала. Я была не в силах устоять на трясущихся ногах, поэтому он просто взял меня на руки и потащил из вонючей темницы вверх по лестнице, в дом Нумаи.

Меня внесли в пустую детскую и уложили на кровать. Вошли две служанки, вымыли мне лицо и руки, надели на меня чистое платье, перчатки, туфли, закутали в тонкий шерстяной плащ. Третья принесла какой-то горький напиток, который я с жадностью проглотила. Снова вошли Нумаи со стражником, поставили меня на ноги и подперли с обеих сторон. Цепляться за них сама я не могла из-за невыносимой боли в вывихнутых плечах, но они аккуратно поддерживали меня. В итоге мы дошли до залитой светом гостиной на первом этаже, я даже сумела сделать несколько невыносимо болезненных шагов и войти в комнату.

Посреди гостиной стоял Чезаре Борджа со скрещенными на груди руками, одетый в черный бархат. Он гневно смотрел на пожилого, аккуратно подстриженного француза в военной форме, который так же глядел на него в ответ. Было ясно, что ни один из них не хочет признавать старшинства другого. Почти осязаемая неприязнь витала по комнате. Борджа сопровождало трио телохранителей, француз был с одним офицером и женщиной.

Это оказалась Катерина в своем лучшем платье, теперь разорванном и покрытом пылью, взметнувшейся, когда рухнули стены Равальдино. Во всяком случае, я так решила. Золотого сердечка у нее на шее не было. Однако она оказалась жива, вполне здорова и внимательно прислушивалась к спору Борджа с французом. Даже потерпев поражение, графиня не склонилась. Она слушала мужчин с царственным, самоуверенным видом. Я даже улыбнулась, несмотря на боль.

— Прошу прощения, ваша светлость и капитан Бисси, — прервал их Нумаи, когда мы вошли. — Вот та самая пленница.

Капитан Бисси поднял седые брови, рассматривая меня. Он был гораздо выше Борджа, с длинным крючковатым носом и тонкими губами.

— Боже мой! — воскликнул он с ужасом. — Какое чудовищное варварство! Держать женщину в тюрьме отвратительно само по себе, но эту вы еще и пытали! Какая мерзость! Когда его величество король Людовик узнает, он обвинит вас в преступлении!

Катерина наконец-то увидела меня и зажала рот рукой.

Я заметила, как ее глаза наполнились слезами.

— Не надо. — Мне хотелось взмахнуть рукой, чтобы она перестала плакать, но от боли я не смогла ничего сделать. — Со мной все хорошо, мадонна. Все в порядке…

Чезаре продолжал разговор вполне любезным тоном:

— Я итальянец. Вам, вероятно, трудно в это поверить, капитан, но у нас другие законы. Я союзник короля, а не его подданный и не совершал никакого преступления.

— А я бальи Дижона и представитель короля Людовика, когда речь идет о соблюдении закона, — пророкотал Бисси. — В мои обязанности входит следить за тем, чтобы женщины и дети не становились военнопленными, я обязан защищать их и переправлять в безопасное место. Госпожа Катерина не пострадает и не будет заключена в тюрьму. Эта несчастная тоже. — Он указал на меня.

— Относительно госпожи Деи было достигнуто соглашение, — вмешалась Катерина, все еще гневно и горестно глядя на то, во что меня превратили. — Ей будет обеспечен безопасный проезд при условии, что я сдаюсь.

— Так и случится, — сказал Бисси, многозначительно поглядев на Чезаре. — Один из ваших придворных, ваша светлость, ждет внизу, чтобы сопроводить ее. Хотя, глядя сейчас на эту женщину, я сомневаюсь, что она в состоянии сесть на коня.

— Пусть уезжает, — скучающим голосом произнес Чезаре, делая знак Нумаи, стражнику и заодно мне, чтобы мы уходили. — Она просто сумасшедшая. Мне такая ни к чему.

Стараясь не упасть, я двинулась к двери вместе с сером Луффо и стражником, потом повернула голову, надеясь попрощаться с Катериной. Она подбежала ко мне, осторожно обхватила мое лицо ладонями, прижалась лбом и прошептала:

— Я выбрала Повешенного. — Ее глаза ярко блестели от слез, голос дрожал.

— Я тоже, — выдохнула я.

— Они проломили стену Равальдино, — тихо сказала Катерина, стараясь, чтобы Чезаре не услышал. — Пробоину можно было заделать и сражаться дальше. Но когда я узнала, что ты исчезла, а потом услышала, что тебя схватил Борджа, я перестала понимать, зачем мне вообще крепость и Форли. Я вспомнила Башню, которая означает полное разрушение. Повешенный хотя бы обещает возможность счастливого будущего. — Она отстранилась, еще раз поглядела на меня, потом глубоко, прерывисто вздохнула. — Что это чудовище с тобой сделало!

— А если бы он учинил это с тобой? — сказала я с неожиданной тоской.