Книга Другая история литературы. От самого начала до наших дней - Дмитрий Калюжный

Евстафий Солунский. Из комментариев к «Одиссее».

«Придирчивые критики получили в распоряжение не только «Илиаду», но и «Одиссею», а между тем первую они терзают больше, чем вторую.[78]А уязвимое место для них – много сказочного, содержащегося в поэме. И видя в этом порок, они вместе со сказкой выбрасывают истину: из-за эпизодов, не соответствующих правде, они подозрительно относятся даже к самой истории.[79]

Но поступать надо не так: надо исследовать поэтическое произведение, помня при этом, что у поэтов есть закон излагать не голую историю, а насыщать описание вымыслами. Одни из этих сказок, уже придуманные другими, поэты повторяют, а другие присочиняют сами. Ведь у тех, кто владеет искусством слова, существует обычай описывать в поэзии чудесное, чтобы вызывать у слушателей не только удовольствие, но и потрясение. Так вот и наш поэт, по мнению древних,[80]следуя за историей, часто вплетает мифы. И к рассказам, соответствующим истине, он прибавляет какие-то небылицы, сам для себя устанавливая пределы невероятного. И мифы он не везде подает как вымысел, но, говоря его же словами, много говорит он лжи, похожей на правду, так что никто не смог бы их различить. Лжет он много, но все же не во всем. Ведь поэзия не называлась бы правдоподобной, если бы она рассказывала все время только о ложном.

Так, например, многое из странствия Одиссея, то, что произошло поблизости от Италии и Сицилии, и ранее, изложено в соответствии с замыслами поэта. В отличие от многого это подтверждают исторически достоверные Латин и Авсон, которые, по мнению некоторых ученых, были детьми Одиссея и Кирки; ведь они и страной владели, носящей их имя, и народы получили название от их имен.

…

Следует заметить, что содержание в этой книге очень скудно, незатейливо и построено на небольшом материале. И если бы поэт не ввел – что он и сделал – в разные места поэмы замысловатые эпизоды, растягивающие действие, как, например, плавание Телемаха, долгую беседу у феакийцев, блестящую маскировку у Эвмея и другое, казалось бы, что у него события поэмы словно вытянулись вдоль узкого ущелья.

Придумывая и другое в таком же роде, поэт тем не менее строго следит за цепью событий в книге и пробует свои силы на поприще логографии: словно бурные реки несутся с горных вершин, – так изобилует он риторикой. Она наводняет и «Илиаду». Поэтому-то некто Тимолай, не то лариссец, не то македонянин по происхождению (а возможно – это два человека), порицая и осуждая Гомера за этот поэтический океан, нарушил границы дозволенного, выкинув из поэм, как ему казалось, ненужное. Он подобрал стих за стихом и написал поэму «Троянские события» в сжатом виде. Например:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Гнев, что наслал Аполлон, за дочь рассерженный Хриса.

Грозный, который Ахейцам тысячи бедствий соделал.

Так, говорят, этот пресловутый Тимолай исковеркал, насколько мог, гомеровскую «Илиаду». А Трифиодор, рассказывают, пошел вслед за ним и переписал в изуродованном виде «Одиссею», убрав всюду в ней сигму. Но возможно, чтобы не быть бездоказательным, он отказался от бесполезной болтовни о ней. Так люди картавящие отказываются произносить в стихах звук «р», чтобы не выдавать свою картавость…»

Существуют капитальные исторические труды, такие, например, как труд А. А. Васильева «История Византийской империи (324-1453)» в двух томах, являющиеся как бы описанием модели, созданной хронологами. Возможно, нам удастся вскрыть суть всей конструкции при критическом разборе подобного описания. Поэтому давайте кратко пройдемся по списку основных литераторов Византии, упомянутых А. А. Васильевым, отмечая параллели в их творчестве и в истории империи вообще. К сожалению, это с неизбежностью сделает наше изложение темы сухим, тем более что здесь будет мало литературных цитат, но мы с лихвой восполним этот недостаток в следующей главе («Загадка XII века»).

Линия № 5, реальный XIII век.

«Время Македонской династии имеет большое значение для истории византийского искусства, – пишет А. А. Васильев. – Однако искусство македонской эпохи не ограничивалось имитацией или копией этих сюжетов. Оно создало кое-что новое и оригинальное. Вновь оживший греческий стиль македонского и комнинского периодов дал нечто большее, чем физическая красота греческих образцов IV века».[81]

Только взялись за эту тему, и сразу на линии № 5 «связались» XIII век с IV веком, не с VII, обратите внимание, не с Х, а именно с IV веком. И кто же их связал, кто увидел параллели? Выдающийся ученый-византинист А. А. Васильев.

Мы приводили уже мнение другого литературоведа, что античная система верований и власти «через много веков очень понравится итальянским гуманистам, которые… называли бога отца Юпитером, а богородицу – Дианой». Речь там шла о линии № 7, о Солнце-Аполлоне, единобожии и императоре, который, вроде папы «в другие времена», был наместником Бога на земле. А вот что пишет Васильев о линии № 5, то есть о византийской жизни за 200–300 лет до упомянутых итальянских гуманистов, любящих Юпитера и Диану:

«…Языческое общество было постепенно обращено в христианство. Процесс этот получил особый размах в IV веке. Ему помогали, с одной стороны, поддержка правительства, с другой – многочисленные так называемые ереси, которые пробуждали интеллектуальные диспуты, служили доводом для страстных дискуссий и создавали целую серию новых важных вопросов. Тем временем христианство постепенно поглощало многие элементы языческой культуры, так что, согласно Крумбахеру, «христианские положения бессознательно облачались в языческие одеяния». Христианская литература IV и V веков обогатилась сочинениями значительных писателей как в области прозы, так и в области поэзии. В то же самое время языческие традиции продолжались и развивались представителями языческой мысли».

В рамках нашей «объемной» истории можно сделать вывод, что, напротив, не «греческое язычество» образца V–IV веков до н. э. превращалось в христианство, а христианство находилось в какой-то момент на грани перерождения в «язычество», то есть в иную систему религии. В конечном итоге «языческая» система верований, развивавшаяся от XIII до XVI века (и даже занесенная во внешних своих проявлениях русским императором Петром Великим в Россию), была христианством побеждена, а ее «история» размещена в дохристианских временах, но мы все время наталкиваемся на эту будто бы древнюю систему в Средневековье.