Книга Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов - Павел Арсеньев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
602
Ср. это с возникающим в те же годы диалектическим пониманием диалогической природы слова у Волошинова – наполненности всякого высказывания переходными смыслами, интонациями, обращенностью, отражением (в оптическом смысле) еще только назревающих социальных изменений: «Слово будет наиболее чутким показателем социальных изменений, притом там, где они еще только назревают, где они еще не сложились, не нашли еще доступа в оформившиеся и сложившиеся идеологические системы. Слово – та среда, в которой происходят медленные количественные накопления тех изменений, которые еще не успели перейти в новое идеологическое качество <…> Слово способно фиксировать все переходные, тончайшие и мимолетные фазисы социальных изменений» (Волошинов В. Марксизм и философия языка. Л.: Прибой, 1930. С. 22).
603
Третьяков С. О том же (писатель на колхозе). С. 203. Ср. аналогичные проблемы в соседнем медиа: «Снять колонну тракторов в пути или трактор, ставший на дыбы, нетрудно. Гораздо труднее уловить на кинопленку путь склоки, драк, ожесточенной классовой борьбы, в результате которых выстроились на машинном дворе тракторы» (Третьяков С. Длительное кинонаблюдение. С. 205–210).
604
Третьяков С. Колхозный день // Он же. Вызов. Колхозные очерки. С. 56.
605
Учредительной точкой для модели длительного/участвующего наблюдения и оперативного писательства можно считать пережитое еще в первую поездку «на колхозы»:
«– Я не экскурсант. Я писатель.
Собеседник перебивает меня:
– Писатель? Да там только что писатель был. Уехал вот-вот. И недели еще не прошло.
– Да я о коммуне писать буду.
– Так о ней уже писали. Книжечки целые.
– Я из Москвы. Меня провожали. Брагин восклицал: – И да хранит вас Революция. Колхозцентр мандат писал…
Но мои слова звучат неубедительно даже для меня самого. Мандат мой их мало интересует. Сам я – еще меньше. Я прислоняюсь к стене и чувствую мокрою от пятигорского зноя спиной укол сотен булавок» (Третьяков С. На колхозы. С. 10).
606
Он даже критикует такую маскировку под прежние народнические методы: «Памятуя дни хождения в народ (так вот и заявил: „хождения в народ“), писатель должен приходить скромненько и одетым попроще <…> Поговоришь с одним мужичком, с другим, пообедаешь с третьим, чаю попьешь, а кое с кем даже выпьешь, через неделю с молодежью закрутишь, тут и девицы – вот и стал своим человеком <…> плох был бы тот предсельсовета, который не принял бы мер этого божьего человека прощупать <…> сектантские агитаторы именно в этом обличье по деревне и ходят» (Третьяков С. Рапорт писателя-колхозника. С. 14).
607
Третьяков С. Дядька, который снимает. С. 195.
608
См.: «По проявленным лентам Лейки я устанавливаю свой путь, эпизоды и встречи лучше, чем по разрозненным блокнотам. Некоторые вещи, например диаграммы, стенные газеты, плакаты, я уже не записываю, а снимаю» (Третьяков С. Дядька, который снимает. С. 198).
609
Третьяков С. Объектив // Он же. Вызов. Колхозные очерки. С. 67.
610
Там же. C. 68.
611
С аналогичными апориями сталкивается Вертов: если изначально киноглаз претендует минимизировать свое влияние на жизнь «как она есть», то формулу «жизнь врасплох» уже скорее стоит назвать интервенцией, а «документальную реконструкцию» – первым компромиссом с постановочной съемкой.
612
Третьяков С. Дядька, который снимает. С. 201.
613
Шафир Я. Газета и деревня. С. 63.
614
Третьяков С. О том же (Писатель на колхозе). С. 203.
615
Об «исключительно быстром темпе производства» в новых медиа, заставляющем повествовательный вымысел «уничтожаться», см. главы: «„Язык нашей газеты“: лингвистический Октябрь и механизация грамматики» и «Радиооратор, расширенный и дополненный».
616
Третьяков С. Длительное кинонаблюдение. C. 205–210. Далее страницы приводятся в тексте.
617
Там же. См. дальше о том, что такие решения «дадут нам в руки почти физически ощутительный материал о нашем росте, а во-вторых, станут убедительнейшей агитацией на совершенно реальных фактах» (210). Совершенно аналогичное положение между психофизическим воздействием и семиотической провокацией имели пьесы Третьякова. См. подробнее о них в главе «Драма и психотехника: постановка индексальности, или Психоинженеры на театре».
618
Третьяков С. Дядька, который снимает. С. 199.
619
Третьяков С. Дядька, который снимает. С. 203. Чем дальше, тем больше Третьяков открывает власть оператора технических устройств и дисциплинирующий характер науки и техники: «Снимать было уже темно и я их утихомирил телефонной трубкой <…> И опять как перед фото-аппаратом, они затихли и стали маленькими, совсем восьмилетками. А после этого слушали лекцию про электричество, перешедшую в лекцию про астрономию» (213).
620
См. подробнее о позднейших трансформациях метода Вертова в направлении алфавита или энциклопедии фактов: Papazian E. Manufacturing Truth. P. 69–124.
621
Как это называл Шкловский в отношении других авторов, но обнаруживая свою чувствительность к самой постановке вопроса. См.: Шкловский В. Литература вне «сюжета» // Он же. О теории прозы. М.: Книга, 1929. С. 232.
622
Третьяков В. Рапорт писателя-колхозника. С. 15. Ср. это с тем, как во времена Лефа Винокур настаивал на том, что «в нашей воле – не только учиться языку, но и делать язык, не только организовывать элементы языка, но и изобретать новые связи между этими элементами» (Винокур Г. Футуристы – строители языка. С. 207).
623
Ср. с это желанием Витгенштейна, представителя логического позитивизма, работать на заводе, так и оставшимся в глазах принимающей стороны причудой. См. об этом подробнее: Руднев В. Божественный Людвиг. (Витгенштейн: Формы жизни). М.: Прагматика культуры, 2002. С. 198.
624
Третьяков С. Рапорт писателя-колхозника. С. 9.
625
Эта фигура не только напоминает о пропаганде делом, распространенной среди народников-анархистов XIX века, что оказывалось протофактографической практикой для французских читателей Бакунина, предложивших термин парлефетизм (от фр. par-le-faitisme). См. подробнее эссе «Par-le-faitisme, или пропаганда делом» в ЛП. Эту же модель говорения, при которой язык переподчиняется делу, становится «языком дела», Майкл Горэм выделяет в качестве одного из способов говорить по-советски, датируемого как
