Книга Месс-менд. Части I и II. - Мариэтта Сергеевна Шагинян

обеспечения, а страшный маленький дом в Зумм-Гассе, где он провел такие смутные, но и такие счастливые дни своей жизни, был теперь ревтрибуналом.

И повсюду — в здании совета на Тюрк-Платц, как раз против Торгового представительства, в комендатуре, наробразе, исполкоме, ревтрибунале — засели его друзья-приятели инвалиды с рабочими-подпольщиками, рабочими-добровольцами, рабочими — членами компартии и союза «Месс-менд».

Ни одного фашиста не разгуливало больше по улице. Пансион Рюклинг выдержал настоящую осаду. Дюрк, Гогенлоэ сидели в тюрьме. Шперлинг был мирно перенесен вместе с томиком Карла Маркса, ночными туфлями и женой в дом предварительного заключения — не столько в качестве арестованного, сколько в качестве недобровольного свидетеля. Патрули немецких комсомольцев разгуливали по городу. И всюду с домов, балконов и башен развевался веселый красный флаг.

— Да, — сказал себе Боб, потирая переносицу. — Мик, видно, смеется своим раскатистым смехом, напевая песенку деревообделочников. И все-таки…

Все-таки он чувствовал легкую боль в сердце. Его часы показывали без десяти четыре. А в четыре часа он должен был быть в роковом домике на Зумм-Гассе, потому что сегодня там судили военным судом — в порядке спешности, при полном составе военных комиссаров, в присутствии делегата рыбачьего населения, товарища Кнейфа, представителя от Месс-менда, техника Сорроу, и его самого, в качестве приглашенного гражданского защитника, — Лорелею Рейнских вод.

Уныло поднялся Друк по невзрачным ступенькам. Круглая маленькая зала была полна. За перегородкой с четырьмя красноармейцами сидел злобный фашист — выхоленный секретарь подложного Карла Крамера — и кусал себе ногти.

Друк тихо пробрался на место и сел за стол. Вот они, рядом — молодые рабочие, комиссары, старичина Сорроу, добрый Кнейф, — но ни один из них не смотрит на бедного Друка. Он должен сам справиться с бурей нелепых чувств, разрывающих ему сердце.

Звякнул колокольчик. Поднялся военный прокурор.

— Мы судим сейчас человека, именующего себя скульптором Апполлино из Мантуи. Он прибыл в Германию по плану фашистов в начале текущего лета и поселился в пансионе «Рюклинг», где одновременно с ним жили другие фашисты: банкир Вестингауз и виконт Монморанси. Насколько нам известно, ему принадлежала какая-то главенствующая роль. Товарищ, введите преступника.

Боб замер. Все глаза обратились в сторону маленькой двери, откуда рыбак Кнейф торжественно вывел, точнее — вынес хрупкое очаровательное создание в бархатном камзоле, итальянском воротнике и серебряных пряжках на маленьких стройных ногах. Лицо его было бледно и смугло, рыжие кудри падали на воротник. Скульптор Апполлино уселся за решетку, и тотчас же его глубокий, томный, бездонный взгляд устремился на Боба Друка.

Боб неуверенно поднялся с места. Глаза его блуждали.

— Я требую медицинской экспертизы, — начал он трепетным голосом, — скульптор Апполлино невменяем. Он действовал по чужому плану, как исполнитель, но он столько же понимает в своих преступлениях, сколько пятилетний ребенок.

— Глупости! — произнес вдруг низкий, басистый, отвратительный голос, похожий на царапанье ножей друг о друга. — Дурак! Я никогда не была и не буду исполнителем.

Боб, судьи, Кнейф вздрогнули. Отвратительный голос принадлежал Лорелее. По лицу ее змеилась улыбка безумной гордости. Она продолжала хрипеть:

— Задавайте вопросы. Я скажу все. К черту идиотскую канитель!

Друк упал на стул, раздавленный тошнотворным чувством омерзения. Он вылечился в один миг от первого звука.

Обвинитель начал допрос.

— Вы скульптор Апполлино из Мантуи?

— Нет!

— Назовите ваше настоящее имя!

— Я — Клэр Вессон.

— Вы дочь сумасшедшего Грегорио Чиче?

— Великого принца Чиче!

— Расскажите нам историю убийства Пфеффера. Каким документом вы завлекли его в Зузель?

— Ха-ха-ха! — расхохоталось существо ржавым смехом, от которого у судей задрожали мускулы, а Кнейф судорожно дернул револьвером. — Нет ничего легче. Я пригрозила, что опубликую в германской печати его письмо к министру Шперлингу, написанное десять лет назад.

— Не можете ли вы прочесть нам это письмо?

Лорелея сунула руку в камзол и бросила судьям окровавленный, грязный лист бумаги. Главный обвинитель брезгливо поднял его двумя пальцами и прочел вслух:

«Дорогой Куртельхен!

Сегодня утром я подумал: вот подходящая минута для революции. Эта мысль пронзила меня до такой степени, что я топнул ногой и заходил взад и вперед по комнате… Тсс!

Твой неукротимый

Муми Пфеффер».

— Черт побери! — воскликнул обвинитель. — Примите эту гадость!

Он с отвращением бросил письмо секретарю и выждал, покуда не умолкнут громовые раскаты хохота. Потом он обвел судей глазами.

— Не прошло и года, товарищи, как мы с вами читали о нашумевшем процессе принца Грегорио Чиче. Мы видели тогда перед собой выродившегося человека, почти утратившего человеческое обличье. Взгляните на его дочь. Вот список ее преступлений: живя под чужим именем в пансионе «Рюклинг», она организует и приводит в исполнение убийство министра Пфеффера. Далее, она прокрадывается к следователю Карлу Крамеру и убивает его вместе с секретарем, пользуясь тем, что Крамера никто не знает в лицо, благодаря его любви к рекламе и гримировке она принимается за выполнение роли Карла Крамера и сама ведет следствие об убийстве Пфеффера. Она назначает француза Растильяка на провокационную роль, а потом, чтоб усилить эту провокацию, подвергает его гипнозу и убивает. Она пытается отравить приехавшую из Померании мать Карла Крамера. Наконец, она с первого же дня гипнотизирует нашего сыщика Боба Друка, связывая его волю и заставляя служить себе. Когда же узнаёт, что он стал опасным, пытается убить и его, погубив вместо него двух несчастных инвалидов. Но как она убивает? Ручки ее слишком чисты для этого. Дитя дегенерата, безумца-шарлатана, она пускает в ход дьявольское изобретение — сирену со столь невыносимым звуком, что он действует на психику особым образом, мгновенно сводя с ума и заставляя людей душить друг друга и самих себя. Мысль изобрести такое орудие убийства взята из глубокой древности. Медицинская экспертиза привела мне данные об убийствах, циркулярном помешательстве и пытках посредством звуковых явлений. Спрашивается, для чего была произведена вся эта цепь бессмысленных убийств, все это кошмарное хитросплетение ужасов? Для того, чтобы свалить вину на Советский Союз, очернить республику рабочих и вызвать против нее войну, которая задушила бы и стерла с лица земли миллионы пролетариев. В вашем приговоре, товарищи, я не сомневаюсь, и чем скорее он будет произнесен, тем лучше. Но тут я подчеркну еще одно обстоятельство. Против нас борются две силы: одна — лицемерно-фарисейская, считающая себя демократизмом. Она идет против нас, пользуясь черной помощью другой силы, дегенеративно-уголовной, фашистской. Наши враги — фарисей