Книга За пределами любви - Анатолий Тосс

Смех становится слабее, к нему снова примешивается свист и еще какие-то хрипящие звуки.

– Так ты повернула барабан и установила боек на пустую позицию? Вот это смешно, девочка, ты умница, смотри-ка, я не зря воспитывал тебя, ты хорошая ученица. Значит, ты заранее знала, в какую сторону повернет сюжет в нашей пьесе. Предвидела, просчитала. Умница, Лизи. Ты придумала отличную концовку – неожиданную, с саспенсом, даже я не придумал бы лучше.

Он остановился, отдышался, ему было тяжело говорить.

– Но видишь ли, эти маленькие пули из маленького пистолета хороши только для женщин, они не очень подходят для больших мужчин. Позови кого-нибудь, мне надо помочь. И может быть, я еще смогу переписать концовку, я еще тебя…

– Не сможешь! – Шаг в сторону, вытянутые руки касаются крупной, мужской головы, там должен оставаться еще один патрон, в пистолете, последний. Почему-то на сей раз она не слышала выстрела, даже щелчка, будто уши плотно заткнули ватой, – только маленькая коричневая дырочка на широком виске, стянутом сморщенной немолодой кожей. Которая так не похожа на бледную, глянцевую кожу ее мамы.

Голова дернулась, отлетела в сторону, тело попыталось было приподняться и тут же осело. Сначала затих смех, потом из глаз стало исчезать веселое любопытство. Оно утекало медленно, по каплям, пока глаза не застыли и не остекленели. Теперь они уже не выражали ничего.

Тело сразу отяжелело, Элизабет сумела сделать только два шага назад, подальше от письменного стола, от застывшего в кресле чужого человека. А потом ноги обмякли, подломились, и она осела на пол – бессильная, безвольная, – пистолет упал рядом, она не удержала его в руке.

Ею овладела болезненная прострация – так бывает, когда рассудок и тело долго напряжены, сжаты до предела, не чувствуют усталости. Кажется, что в них кроется неиссякаемый запас сил, но это лишь фикция, обман. Как только напряжение спадает, оказывается, что за самым последним усилием ничего не остается – лишь пустота, бессильная, лишенная воли пустота.

Элизабет сама не знала, сколько она просидела на полу: часов у нее не было, а ощущение времени потерялось, оно давно было вытравлено из нее методично прыскающей из шприца жидкостью.

Когда она открыла глаза, пришла в себя, ей показалось, что все, что случилось, – выдумка, плод ее больного воображения, и только разряженный пистолет на полу рядом да холодеющее тело мужчины в кресле у стола возвращали в реальность.

А раз ей ничего не привиделось, раз она убила человека, то стало быть, ей надо выбраться из этого ужасного, полного насилия и смертей дома, исчезнуть из него, да так, чтобы никто ее не увидел и не хватился. Но для этого она должна встать на ноги, проверить на прочность свое истощенное, ненадежное тело, дойти до двери, повернуть торчащий в замке ключ, потянуть дверь на себя, настойчиво, но не резко, чтобы не дать той скрипнуть, взглянуть в узкую щель, убедиться, что коридор пуст.

Коридор оказался пуст. Элизабет забыла, в какую сторону надо идти, но справа раздавались голоса – похоже было, что дом всегда полон множеством беспечных голосов.

Главное, чтобы ее не заметили, а значит, двигаться надо медленно, на самых носочках, прижимаясь к стенке, прилипая к ней, скользя по ней. Голоса приближались. Ну да, конечно, она вспомнила, сейчас слева будет дверь, – Элизабет не знала, куда она ведет, – за ней коридор поворачивает, а за углом большое фойе, слева кухня, справа столовая. Теперь надо тихонько выглянуть из-за угла: если в фойе никого нет, если все находятся в гостиной, то можно будет перебежать холл, распахнуть входную дверь и выскочить на улицу.

Стена оказалась совсем не такой гладкой, как показалось сначала. Она царапала щеку, но это все ерунда, подумаешь, еще одна горящая, расцарапанная щека, главное – стать частью стены, слиться с ней, стать неотделимой. Еще несколько дюймов, щека скользит по стене, наконец добирается до самого края, еще чуть-чуть, и можно заглянуть за угол. Всего одним глазом заглянуть. И отшатнуться. Мгновенно, стремительно, как тень, как призрак, как фантом, и перестать дышать, перестать стучать сердцем, окаменеть, превратиться в статую, перестать существовать.

Там за углом, совсем близко, в ярде-двух стоял Бен, она успела разглядеть его, ей достаточно было мгновения. Уж кого-кого, а Бена она запомнит навсегда. Рядом с ним стоял другой парень, тоже высокий и накачанный, она его никогда не видела.

Элизабет застыла, она боялась сделать шаг, шелохнуться.

– Значит, мужик, у тебя с ней проблемы, – сказал парень, которого Элизабет не знала. Хотя он, скорее всего, ее знал. Они наверняка все хорошо узнали ее, пока она была в наркотической коме. И снаружи, и изнутри.

– Так телка совершенно необузданная, особенно когда выпьет. Ей все мало, представляешь, старик, как в нее не вставлю, как над ней не орудую, ей все мало. Ты же знаешь меня, я трудиться не боюсь, я работяга. – Они оба засмеялись. – Но с этой прорвой мне одному не справиться. Помог бы.

– Ты думаешь, она будет не против?

– Да ты чего, – снова хохотнул Бен. – Она тебя разжует, не заметишь.

– Я бы с радостью, Бен, но ты же знаешь, мужик, я отваливаю через час. У меня репетиция утром.

Они оба помолчали, а потом парень продолжил:

– А ты вибратором себе подсоби. Знаешь, как Кит говорит: не важно, чем их пороть, главное, кто порет. Они все равно оператору благодарны, и не важно, каким устройством он оперирует.

– Кит специалист, – захохотал Бен, не скрывая иронии. – Кстати, где он?

– Да кто его знает. Небось снова чудит со своими психоитическими опытами.

– Как ты сказал, психоитическими? – теперь хохот был полностью пропитан насмешкой, вымочен в ней.

– Ну да, небось этой малолетней мандавошке мозги протирает. Зачем она ему, когда вокруг него столько сочных телок трется?

– Возраст, – пояснил Бен, прорываясь через смех. – В его возрасте первична душа, а тело вторично. С возрастом не бытие определяет сознание, а сознание определяет бытие. Вот он за сознание и борется. – Теперь к одному смеху подключился другой. – К тому же с сочной телкой еще справиться надо. А тут…

– Ну да, Киту уже сложно, – согласился парень.

– Так говоришь, вибратор? А что, неплохая идея, – вернулся Бен к актуальной теме.

– Ну да, который что-нибудь выделяет. Флюиды какие-нибудь, чтобы полная имитация была. Мы же выделяем. – Снова смех.

– Тогда его к водопроводу надо подсоединить.

– Нет, старик, он не жидкость должен выделять. Лучше волны какие-нибудь.

– О, я знаю, – подхватил, едва прорываясь сквозь хохот, Бен. – Звуковые волны.

– Точно, музыкальный вибратор, – согласился парень. – Ну да, вибратор, из которого вытекает музыка. Женщина имеет право выбрать стиль и ритм.

– Главное, чтобы децибел было побольше, – зашелся новым приступом Бен. – Звуковая волна может захерачить не только по барабанным перепонкам, но и по другой живой плоти. От звука ведь, знаешь, стекло может лопнуть.