Книга Бальзак без маски - Пьер Сиприо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Модесту Миньон не так просто в чем-либо убедить. Она хочет поближе познакомиться с Каналисом, чтобы испытать тот сладкий миг, когда в письмах «их души поведут меж собой приятную беседу».
Господин Дюме, секретарь господина Миньона, перехватывает письмо Модесты и наносит Каналису визит. Господин Дюме хочет составить представление о чувствах, питаемых поэтом к Модесте.
Поэт приходит в изумление:
«Чтоб я соблазнил девушку?.. Да всему Парижу известно о моих пристрастиях!»
Интерес к Модесте Миньон пробуждается у Каналиса только тогда, когда он узнает, что состояние этой девушки на выданье оценивается в шесть миллионов. Каналис негодует на своего секретаря Ла Бриера, который смеет «важно щеголять в лучах его славы. Что за плагиат, ведь оригинал — я!»
Модеста Миньон безрассудно бросается в объятия Каналиса, однако все заканчивается хорошо: Модеста раскаивается и выходит замуж за господина де Ла Бриера. Она станет «гордостью и счастьем своего супруга». Вот и Еве Ганской не следует впадать в заблуждение. Она должна распрощаться с безрассудной любовью и мистическими устремлениями во имя супружества.
Бальзак писал «Модесту Миньон» с начала марта до 15 июля 1844 года. Несколько раз он прерывал работу, поскольку чувствовал себя настолько больным, что любое усилие могло свести его в могилу.
В этом романе Бальзак предписывал Еве, каким взглядом она должна сразить Листа, если они встретятся в Дрездене: «Ее глаза метали на поэта красные языки пламени, глубоко проникая в его сердце».
Читая «Модесту Миньон», Ева увидит, что Бальзака вдохновлял на создание романа именно ее дражайший образ. Ее присутствие здесь ощущается на каждой странице… На нее похожи все женщины романа. В первую очередь, конечно, Модеста, но также и любовница Каналиса, герцогиня де Шолье, «белоснежная шея, восхитительно выточенные грудь и плечи, ослепительные обнаженные руки» которой воспроизводят портрет Евы, подаренный Бальзаку.
Ла Бриера, лже-Каналиса, этого верного жениха Модесты Бальзак изобразил мало похожим на себя. Но любовные письма Ла Бриера к Модесте написаны тем же пером, что и письма, которые Бальзак упрямо посылал Еве, хотя она отвечала ему нехотя и очень редко.
Прошло десять лет, и Бальзак вновь обрел радость писать любовные письма, как в былые времена, когда он переписывался с Евой, не будучи с ней знакомым.
«Счастье, моя дорогая неизвестная красавица, состоит в том, о чем вы мечтаете: полное слияние чувств, полнейшее душевное соответствие, живой отпечаток прекрасного идеала на повседневных насущных заботах».
«Можно ли утверждать, что мы идем на жертвы, когда речь заходит о возвышенном благе, мечте поэтов, мечте младых девиц…»
«Наша жизнь, по меньшей мере для меня, превратится в безоблачное блаженство».
«Да, я мужественно предвижу нашу совместную старость и ваши седые волосы, и мы будем по-прежнему возбуждаемы ничуть не изменившейся привязанностью».
«Или вы решили больше не писать, или вы подаете мне надежды? Либо я увижусь с вами, либо выхожу из игры».
Ла Бриер воспевает супружество, Каналис же отвергает его. В письмах к герцогине де Шолье он встает на защиту свободной любви, любви вне брака, которую выбирают тщеславные и бессердечные люди.
Когда Бальзак начал приходить в себя после тяжелой болезни, а это совпало с созданием «Модесты Миньон», его пришли проведать графиня де Бокарме и графиня Хлендовская. Им удалось выманить у него эту книгу, которую Хлендовский опубликовал в ноябре-декабре 1844 года. В «Журналь де деба» роман, прерванный из-за болезни Бальзака, был напечатан тремя частями 4–18 апреля, затем 17 мая — 1 июня и 5–21 июля.
Нам не известно о реакции Евы Ганской на это произведение. Известно лишь, что еще несколько лет Бальзак оставался для нее «нашим верным другом».
Жажда счастья изнуряет смертных.
Ева Ганская представила дело так, будто 15 февраля 1845 года будет ожидать Бальзака в Майнце или во Франкфурте. Сама же она задержалась в Дрездене и уклончиво говорила о дне своего отъезда. Она вела себя с Бальзаком так, словно он был человеком, которым она имела право помыкать. Она держала его в состоянии полной зависимости, что пробуждало у него желание «с головой погрузиться во всепоглощающую работу», но как мог он это сделать, если назавтра рассчитывал получить от нее долгожданную весточку?
Ева не скрывала от Бальзака, что в Дрездене вела веселый образ жизни, и это было ему не по душе. В словах ее родственников и друзей проскальзывали злорадные нотки. Что это означало? Она предпочитала хранить молчание.
Бальзак умолял Еву стойко и ревностно противостоять клевете. Если, например, княгиня Голицына, бывшая супруга кузена Хлодкевича, или какая-либо еще дама света пожелает озлобить ее сердце, пусть она соизволит встать на защиту Бальзака и пусть не боится даже переусердствовать: «Когда в твоем присутствии говорят обо мне, тебе остается только одно: посмеяться над клеветниками, перещеголяв их. Если они утверждают, что я вор, скажи им, что я убийца. Так поступал Дюма. Когда некто сказал, что его отец или мать были черными (sic!), он ответил: „Мой дед был обезьяной“».
На самом деле Ева не хотела ни уезжать из Дрездена во Франкфурт, ни искать заступничества Бальзака. Она приехала в Дрезден с намерением выдать замуж свою дочь. Дрезден, обитель европейского бомонда и приличного общества, с этой точки зрения представлял собой обетованную землю.
Начиная с XVIII века богатые русские, украинцы, поляки проводили зиму в Дрездене.
Для того чтобы найти выгодную партию для своей дочери, Ева завела новые знакомства. Это светское до мозга костей общество осудило бы образ жизни Бальзака, его устремления, порывистый характер, жизненную силу.
Но Бальзак об этом даже не догадывался. Он только знал, что за последние полгода его рука не вывела ни одной строчки. Ожидание губило его талант.
В марте 1845 года Ева наконец решилась произнести решающие слова: она не хочет видеть Бальзака в Дрездене.
«Я повинуюсь вам. Я не приеду».
Он поставил ее в известность, что, поддерживая его любовные мечтания и надежды, обернувшиеся пустыми фантазиями, она способствовала тому, что он потерял 30 тысяч франков, которые должно было принести ему издание романа «Крестьяне» плюс 10 тысяч — гонорар за журнальную публикацию. Но самое главное, он лишился душевного спокойствия, без которого был не в состоянии творить.
«Я изнуряю себя», — написал Бальзак 30 марта 1845 года. Для того чтобы воспрять духом, он принялся делать подсчеты. Жарди выставлен на продажу, иными словами, это доход в 28 тысяч франков. Законченные «Крестьяне» принесут 40 тысяч, продолжение «Человеческой комедии» — 15. Итого: 85 тысяч франков. Эти деньги положат конец долгам, по меньшей мере тем, которые могут повлечь за собой неприятные последствия. Самые старые, самые близкие друзья не откажутся подождать. Это «добрейшая» госпожа Деланнуа, дочь лучшего друга его отца, которой он должен 32 тысячи франков. Это Даблен, торговец скобяными товарами, — 5 тысяч. Это архитектор Юбер, обустроивший Жарди: он получит деньги от продажи поместья. Это Гаво, его поверенный, настойчиво напоминающий о восьми тысячах. Это портной Бюиссон — 20 тысяч. При этом Бальзак начисто забыл о своей матери. 11 июня 1846 года госпожа Бернар-Франсуа де Бальзак напомнила о себе. Она устала ждать ежемесячной пенсии, которую уже давно не получала, а потому обратилась к своему родственнику Седийо с просьбой подсчитать со скрупулезной тщательностью, сколько ей задолжал сын, учитывая набежавшие проценты. Финансист Седийо насчитал 57 тысяч франков. «Устрашающая сумма, — писал Бальзак. — Даже не стоит о ней думать. Это безумие!»
