Книга Аромагия - Анна Орлова

— Принимаю, — вздохнула я, — но с одним условием.

От Исмира будто плеснуло горчично-уксусным раздражением. Отойдя от окна, он остановился напротив меня. Лицо его было почти серым, зато от раны остался только едва заметный рубец, рассекающий бровь.

— Вы ставите мне условия? — обманчиво мягко поинтересовался Исмир. Крылья его носа хищно раздувались.

— Именно, — подтвердила я, вдруг разозлившись. Он так откровенно пытался на меня давить и запугивать, что во мне поднималось глухое раздражение. Я отставила чашку (кофе мне расхотелось) и потребовала: — Господин Исмир, вы уж определитесь, подозреваемая я или союзник! И если все же союзник, то ведите себя соответственно!

Он оскалился — улыбкой назвать эту гримасу не поворачивался язык.

— Продолжайте, — предложил он еще мягче, отчего по спине у меня побежали мурашки. — Каково же ваше условие?

— Кроме меня и Валериана вы позаботитесь также о Петтере, — проговорила я с внутренней дрожью. После драки просить о Петтере — не лучшая мысль, но я не могла промолчать.

— Петтере? — повторил Исмир как-то так, словно выругался. И так резко выдернул меня из кресла, что я неловко взмахнула рукой, сшибая со столика чашку с недопитым кофе. Зазвенели осколки, по полу побежал темный ручеек.

А Исмир притиснул меня к себе, не давая шевельнуться. От него веяло холодом. Мороз подступал, сковывал меня, как корабль в льдинах.

— Зачем вы меня дразните? — пробормотал Исмир мне в губы. — Зачем, Мирра?

Дыхание его пахло мятой и крепким алкоголем. Боги, милосердные мои боги, да он же пьян!

Обдумать это открытие я не успела — Исмир вздохнул и приник к моим губам в яростном поцелуе, больше похожем на укус.

Я уперлась ладонями в его грудь.

«Он словно наказывает меня!» — мелькнуло в голове, и я отвернула лицо. Помогло это мало — губы Исмира скользнули по моей шее, он прикусил зубами тонкую кожу…

— Прекратите! — взмолилась я. — Исмир, прекратите! Слышите?

Не сразу, но это подействовало. Он отстранился, тяжело дыша, окинул меня затуманенным взглядом. Сначала от него пахло абсолютом какао — горьковатым, насыщенным ароматом черного шоколада. А теперь повеяло сладким, древесно-камфорным, тяжелым и тошнотворным запахом мари. Ненависть.

— За что вы меня ненавидите? — вырвалось у меня.

Исмир на мгновение застыл, потом разжал руки и отступил на шаг.

— Это не так, — ответил глухо, отвернувшись, и как-то растерянно пригладил светлые волосы.

Я обхватила себя за плечи и без сил опустилась в кресло.

— Не надо, — попросила устало. — Я же чувствую.

— Чувствуете? — Исмир стремительно обернулся, сверкая синим льдом глаз. — Что вы чувствуете? Ладно. Да, я ненавижу вас всех. Вас, людей!

Он замолчал, тяжело дыша, и с силой потер ладонями лицо. От него тянуло пряно-холодным ароматом чайного дерева. Так пахнет неприятная правда, которую давно хотелось высказать.

— За что? — спросила я, чувствуя внутри звенящую пустоту, и как-то отстраненно отметила, что подол моей юбки испачкался в кофейной луже.

— А разве не за что? — слова звенели льдинками. Исмир отвернулся и продолжил горько: — Люди словно тараканы. Стоило впустить вас в Хельхейм — расплодились без счета и окончательно обнаглели.

— Так снимите тапок и прихлопните, — предложила я, усмехаясь через силу. — Можете начать с меня. Вы ведь этого хотите?

— Да! — словно выплюнул Исмир. От него дохнуло нестерпимой вонью нашатыря.

Хотелось зажать нос, но я не двинулась с места.

Отвернувшись, я слепо уставилась в стену. Перед глазами все расплывалось, голова кружилась, и дышать было трудно.

— Сегодня на рассвете умер сын моей сестры, — тяжело проронил Исмир за моей спиной. — Умер из-за этого… — он крепко выругался, — человеческого заклятия!

— Мне жаль, — пробормотала я. — Сочувствую.

— Сочувствуете?! — Исмир взметнулся с места, остановился рядом со мной, дыша хрипло, с присвистом. — Это все, что вы можете сказать?

— А что еще я могу сказать? — я повернулась к нему, подняла глаза. Теперь я понимала, какая муха укусила его сегодня, но легче от этого не становилось. — Вы хотите наказать меня за то, что совершили другие люди? Начинайте, я не стану сопротивляться. Ну, чего же вы ждете? Вы ненавидите нас всех, так мстите, за чем дело стало?

Исмир молчал, только на скулах его перекатывались желваки, а глаза были совсем больные.

— Я ненавижу вас, — повторил он так буднично, словно говорил, сколько сахара класть в чай. От Исмира исходил прозрачный обжигающий холод первых нот розмарина. Память.

— Ненавидите, — бездумно согласилась я, борясь с желанием закрыть глаза.

Мы оба знали, что это лишь часть правды. И что Исмир никогда мне этого не простит.

Долгую минуту мы смотрели друг на друга, потом он отвернулся, и я наконец зажмурилась.

Исмир со свистом выдохнул сквозь зубы, хлопнула дверь, и я осталась одна…

Я сидела в «Уртехюс», чувствуя странное онемение. Ни боли, ни гнева, только бесконечная усталость. Боги, милосердные мои боги, как все оказалось просто! Просто и непоправимо.

Нужно заставить себя встать. Вытереть лужу на полу, согреться, запереть дверь…

Вот только сил не было. Исмир меня словно заморозил. Даже мысли текли вяло, как замерзающая река.

Не знаю, сколько прошло времени. Очнулась я от встревоженного голоса Петтера:

— Госпожа Мирра? Госпожа Мирра, что с вами? Вставайте, уже время ужинать!

Юноша потряс меня за плечи, испуганно заглядывая в лицо, затем попытался согреть в своих руках мои озябшие ладони. Вот-вот надает пощечин!

— Все в порядке, — прошелестела я, пытаясь стряхнуть ступор. — Только холодно.

Петтер заметался по «Уртехюс», что-то перевернул с грохотом, выругался, яростно зачиркал спичкой.

В себя меня привел живительный аромат свежезаваренного кофе, в котором плескалась изрядная доза коньяка. И тут же на меня навалились ощущения, запахи, звуки: затекшие до полной бесчувственности стиснутые руки, ледяной сквозняк, плач ребенка за окном…

Я глубоко вздохнула и сказала с чувством:

— Ненавижу драконов!

Хм, кажется, я это уже говорила.

Петтер хмыкнул, вполне разделяя мои чувства. Его аромат звенел капелью и пьянил весной — яблоневый цвет и пион — облегчение.

А я постаралась отбросить воспоминание о больном взгляде Исмира, о его «ненавижу». Какое мне дело до его чувств? Он должен спасти нас с Валерианом, остальное не важно.

Что за радость быть в центре снежной пустыни? Красиво, до жути красиво. Завораживающе. Но как же холодно!