Книга Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни - Дмитрий Саввин

Однако на пути у нее оставался последний барьер, который предстояло взять – сам архиерей. Хотя после сцены на кухне Варвара и Павла начали регулярно рассказывать Евсевию о том, какая это была бы блестящая партия и как бы это было кстати, учитывая опасность, исходившую от «блудницы» Маши, Преосвященный ничего не отвечал. Причем в буквальном смысле: Варвара и Павла (главным образом, конечно, Варвара) жалобно рассказывали ему, как это будет хорошо.

– Зинаида-то наша вся исстрадалась! – повествовала Варвара. – И то сказать, где ей в наше-то время православного мужа найти!.. Ой, а уж Георгию-то нашему была б какая супруга!..

Но Евсевий выслушивал все это мрачно и молча, иногда кивал головой – и не произносил в ответ ни слова. Однако келейницы не сдавались. Они знали, что такое поведение – признак того, что решение им не принято. А значит, владычная воля может повернуться в любую сторону, и потому нужно продолжать гнуть свою линию.

Догнуть ее помог случай, приключившийся с отцом Евгением Панасюком.

Хотя среди мангазейского духовенства и околоцерковной интеллигенции отец Евгений не то что не пользовался популярностью, а вызывал реакцию наподобие аллергической, были у него и свои почитатели. Сей круг поклонников Панасюка состоял в основном из людей двух типов. В первую категорию, которую он очень ценил, входили мелкие и не очень предприниматели, слегка разбавленные бандитами. (Хотя к тому времени в России времена крутых бандитских разборок, со стрельбой и взрывами, уже почти завершились, Мангазейск, по провинциальному обыкновению, слегка отставал, и потому криминальные авторитеты здесь еще пользовались определенным влиянием и даже почтением.) Отец Панасюк общался с этой публикой очень охотно, крестил их детей, венчал их самих (буде у них появлялось такое желание) и, конечно же, регулярно бывал у всех в гостях. Околобандитским бизнесменам было приятно видеть вблизи себя попа, причем не просто попа, а с хорошо подвешенным языком и довольно много знающего – и, конечно же, всегда способного объяснить, что все, что они ни делают, хотя и неоднозначно, но может быть понято и прощено по-христиански. Со своей стороны, отец Евгений собирал с них обильный урожай «пожертвований за требы», а кроме того, по знакомству и сам промышлял кое-какими мелкими бизнес-схемами.

Что же до второй категории почитателей, то от нее радости были в основном нематериального характера. Собственно, это были не почитатели, а почитательницы. Приходские тетки, благоговевшие перед каждым священником, приехавшим «из центра», многие из которых чувствовали себя осиротевшими после отъезда в Австрию отца Филимона Тихикова. Панасюк очаровывал возрастных прихожанок своей интеллигентной манерой общения, аккуратно подстриженной бородой и цитатами из Евангелия на греческом языке (цитировал он часто и много, благо во всей епархии не было никого, кто мог бы его поймать на ошибках). В этой среде он ощущал себя подлинным гуру, к лотосным стопам которого регулярно припадают многочисленные ученики. Что ему весьма и весьма нравилось. Но с некоторых пор среди его почитательниц появилось новое лицо, чтобы не сказать личико, ибо обладательницей его была совсем еще юная, шестнадцатилетняя девушка по имени Юля. В церковь она ходила вместе со своей мамой, сорокапятилетней и слегка экзальтированной женщиной, воспитывавшей ее без мужа. От матери Юля научилась безоговорочному доверию ко всякому священнику («что батюшка говорит – это как сам Бог говорит!») и горячей вере в то, что спасение ее души определяется режимом питания в период постов.

Панасюк сразу же обратил внимание на новое, круглое и веснушчатое, лицо, обрамленное огненно-рыжими волосами (впрочем, почти всегда скрытыми платком-косынкой). И начал оказывать молодой прихожанке различные знаки пастырского благоволения. Когда она подходила ко кресту в воскресный или праздничный день, отец Евгений неизменно говорил:

– С праздником, Юлия! – а нередко и преподносил лично ей просвирку.

Юля смотрела на него восхищенно-остекленевшими глазами, смущенно шептала «спаси, Господи» и отходила. Но в душе ее бушевало торнадо острого, пронизывающего все ее юное тело восторга. Батюшка ее заметил! Батюшка ей благословил просфорочку! А ведь она знала, что то, что батюшка говорит и делает – это не просто так. Ведь всякий священник получает в таинстве рукоположения благодать Духа Святого и его действиями руководит сам Господь! Значит, это даже не отец Евгений, а Сам Бог выделил ее среди прочих! Это Он, руками отца Евгения, благословил ее просфорой, обратил на нее внимание, назвал по имени…

И теперь, приходя на службу, она торопливо смотрела: служит ли сегодня отец Евгений? Нет? Похоже, что нет… Опять этот отец Игнатий, который не умеет так хорошо говорить, читает короткие проповеди и не обращает на нее никакого внимания… И такая служба казалась долгой и скучной, и даже безсмысленной (хотя, как и полагается благочестивой прихожанке, Юля от себя такие мысли гнала).

Совсем иное дело, когда в алтаре был отец Евгений! Казалось, два часа литургии проносятся как один миг, следом за которым наступает долгожданная кульминация:

– С праздником, Иулия! – с доброй улыбкой, по-особому, по-церковнославянски произнося ее имя, говорит отец Евгений. И так радостно становится на душе, и кажется, будто некая горячая волна проносится по ее тонкому, юному телу.

– Спаси, Господи, – привычно шептала Юля и отходила в сторонку, стараясь как можно дольше удержать в себе сладостное ощущение только что прокатившегося через нее жгучего восторга… «Благодать! – мысленно повторяла она и начинала горячо обращаться к Богу: – Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Господи! Как хорошо! Как хорошо-то! Как радостно!» И, вновь глядя на отца Евгения, говорила себе: «Какой чудесный батюшка! Какой благодатный!» И любовалась им все оставшееся время. Вот он снова уходит в алтарь… Закрываются царские врата… Чтец дочитывает что-то непонятное, народ стремительно расходится… А вот и снова появляется отец Евгений – собранный, подтянутый, по деловому торопливый…

Очень скоро она стала дожидаться его после службы – разумеется, исключительно для того, чтобы задать вопрос о духовной жизни и услышать в ответ мудрое слово высокообразованного пастыря. Такие встречи стали происходить регулярно, а вскоре отец Евгений, явно благоволивший к Юле, стал давать ей разную православную литературу.

– Вот, пожалуй, это можно почитать, – произносил слегка в нос Панасюк, вручая рабе Божией Иулии очередную книжку. – Есть, конечно, спорные моменты, но почитать стоит.

– Благословите… – смиренно выдыхала Юля, получив небольшой томик.

Панасюк тоже любил эти встречи и разговоры. Поначалу ему казалось, что это общение не выходит за обычные рамки. Ему нравилось говорить и особенно поучать (да это и являлось его прямой обязанностью, как священника), и тут уж не играло роли, сколько лет стукнуло объекту поучения. Но очень скоро отец Евгений начал ловить себя на мысли, что в Юле есть кое-что еще, что заставляет обращать на нее внимание. Конечно, было приятно видеть, с каким вниманием и уважением она к нему относится, но взгляд как-то сам собой выделял ее стройную, почти детскую фигуру из толпы, невольно фиксируя и юную, детскую еще свежесть ее лица, и едва заметные, скрытые многочисленными слоями безобразной и безполой одежды, маленькие бугорки девичьих грудей, и тоненькие лодыжки, изредка показывавшиеся из-под длинной темной юбки… И, замечая все это, Панасюк вынужден был признаться сам себе: ему все это нравится. Нравится столь сильно, что не думать об этом он уже почти не может.