Книга История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3 - Дмитрий Яворницкий

Непреклонным оставался только один кошевой атаман Константин Гордиенко, который находил себе поддержку у некоторых из значных малороссийских лиц, как, например, у полтавского полковника Черняка. Полковник Черняк зимою, после Рождества Христова, 1713 года отправил в Сечь полтавского жителя Данила Кондака и велел ему передать кошевому Гордиенку и некоторым из казаков, чтобы они «неважились кланяться царскому величеству», потому что «еще висилицы московские не наполнились а если поклонитесь, то конечно наполнятся вамы». Когда Данило Кондак передал слова Черняка Гордиенку, то кошевой благодарил полковника за сочувствие себе, из чего Кондак усмотрел «незичливость» кошевого к царскому величеству и напомнил ему о Боге и верной службе государю. Другим запорожцам он слов Черняка не передавал вследствие «большого в Сечи возмущения»[827].

Глава 18

Положение запорожцев под властью Крыма. Разочарование их в шведском короле и первые попытки испросить прощение у русского государя. Возвращение отдельных партий запорожских в города Малороссии. Первая петиция всего запорожского войска государю о помиловании и о дозволении поселиться на прежних местах. Ответ на то от графа Головкина. Новая просьба запорожцев, посланная через писаря Рогулю гетману Скоропадскому. Просьба самого гетмана Скоропадского, посланная в Петербург, о дозволении малороссиянам ездить в Крым за солью и о разрешении запорожским промышленникам проезда в города Малороссии. Ответ государя о дозволении малороссиянам поездок в Крым и о запрещении запорожцам проезда в Малороссию. Тайные нарушения запорожцами царского указа и новое приказание о недопущении запорожцев в Малороссию. Новая петиция запорожцев о помиловании и новый отказ запорожцам со стороны государя. Письма Филиппа Орлика к запорожскому войску из Швеции

Искушенные Мазепой, увлеченные Гордиенком, обнадеженные Карлом XII, запорожцы после страшного и кровопролитного поражения их русскими в самом гнезде, Чертомлыкской Сине, принуждены были покинуть все, что было заветно и дорого каждому запорожцу: и родную колыбель, матку-Сечь, и шумливые пороги, много говорившие уму и сердцу каждого запорожца, и Великий Луг, бывший «батьком» для всякого безродного «сиромахи», и заветную реку Самару с ее священною для набожного запорожца обителью, и, наконец, все могилы, скрывавшие в своих безмолвных и таинственных недрах всю предшествовавшую историю запорожского войска, – все это, как и все обильные реки, богатые зверем и дичью степи, должны были оставить запорожцы и идти на новую и далекую окраину, заводить там новое гнездо, Сечь. Но какая-то была новая окрайна? Одна незначительная, у левого берега Днепра, полоска плавней, а потом к востоку песчаные кучугуры, к северу и югу безводные и пустынные солонцеватые степи. Это была настоящая агарянская земля, засеянная от природы тернием и волчием, как выражались о ней сами запорожцы. Но что это значило в сравнении с тем состоянием, в которое поставили себя запорожцы после разгрома русскими их старой Чертомлыкской Сечи! Тех, которых запорожцы презрительно именовали погаными басурманами, тех, против которых воевали отцы, деды и прадеды их, тех, истребление которых запорожцы раньше того поставляли себе главной целью своего существования, теперь они должны были признать своими верховными владыками, непосредственными господами и защитниками. Двести лет просуществовало до тех пор Запорожье, и за все это время своей исторической жизни низовые «лыцари» упорно, мужественно и с полнейшим самоотвержением боролись за православную веру и за русскую народность с неверными мусульманами и теперь понесли свои головы, понесли свою веру, понесли все свои силы под защиту своих исконных, вековечных и непримиримых врагов. Это значило, что запорожцы поставили себя в полное противоречие со всем своим прошлым и принудили себя поклоняться тем самым богам, на которых раньше того сами же они плевали. Ни в народности, ни в вере, ни в языке ничего не было общего между запорожскими казаками и татарами, и потому немудрено, что уже тотчас после поселения запорожцев на «агарянской» земле, когда прошел у них первый воинственный пыл, когда несколько сгладилось страшное воспоминание об ужасах, испытанных ими на старой Сечи, они вновь стали обращать свои взоры к родным влюбленным местам и простирать свои руки к своему «природному монарху». И чем дальше со времени Полтавской битвы уходило время вперед, тем менее выказывали запорожские казаки желания вредить русскому государю. Если запорожцы и делали нападения на русско-малороссийские города в течение времени с 1710 по 1713 год, то в этом случае они действовали под влиянием двух своих вождей, закаленных противников всего великорусского, Филиппа Орлика и Константина Гордиенка, да и то лишь в отдельных партиях, а не всей своею массой. Простая масса казаков давно уже перестала верить в шведского короля. Вера в него окончательно исчезла у посполитых людей запорожских с тех пор, когда он в 1714 году оставил пределы Турции и ушел через Трансильванию в город Штральзунд. Самое событие, происшедшее под Полтавой, не прошло даром для запорожцев в смысле страшного исторического урока для них. Многие передовые люди из запорожского войска скоро сознали всю важность полтавской победы и все последствия ее для целой России. Последствия же ее были велики: Полтавская битва бесповоротно решила вековой вопрос о слиянии двух русских народностей, великорусской и малорусской, в одно целое политическое тело. До сих пор историческая жизнь малорусского народа зиждилась на народно-козацких началах; с этих пор она пошла по другому пути: вопрос о старых козацких правах и вольностях постепенно стал отходить в область отдаленных преданий, и прежние козацкие порядки и народные начала стали заменяться новыми порядками и иными началами, против которых протестовать, а тем более выступать с оружием в руках не представлялось уже никакой возможности. Запорожцы поняли это своим чутьем и, сознавая закон непреложности, стали помышлять о возврате под державу российского монарха. До 1709 года они твердо стояли за свои предковские права, мужественно и стойко боролись за козацкие вольности; но потом, исчерпав все средства для борьбы с Москвой и под конец отдав на разорение москалям свое гнездо, старую Сечь, они сознали полную невозможность «прати против рожна» и решили всей массою идти под державу России, чтобы слиться в целое и единое с нею.

Еще с 1710 года к гетману Ивану Ильичу Скоропадскому стали являться отдельные, пока небольшие, купы запорожских казаков и просить его о дозволении вернуться им в Малороссию для поселения в различных малороссийских полках. Уже тогда отдан был приказ гетману поселить просителей в простойных местах и тайно за ними наблюдать, чтобы они впредь не учинили каких-нибудь возмущений в народе и не ушли снова назад. Царь Петр Алексеевич, нуждавшийся в ту пору в боевых силах перед походом в Турцию, охотно принимал переселенцев в малороссийские города. Но в то время носились слухи о жестокостях русских, и это обстоятельство удерживало многих от переселения в Малороссию.

Однако прошел 1711 год, и наступил 1712-й.

В это время кошевой атаман[828] и запорожское низовое войско уже полным своим составом написали обширный лист и отправили его гетману Ивану Ильичу Скоропадскому с просьбой об исходатайствовании им милости и помилования у царского величества: «Козаки и кошевой имеют мысль, состояние, охоту, намерение и всецелое истинное прямое желание и душевную совесть принести в поклонение пресветлейшему маестату». Они льстили себя надеждой, что милостивый государь забудет злобу и все бесчинства их и пришлет им через гетмана высокопочтенную грамоту с позволением перехода запорожцам от протекции ханской к державе православного монарха; во всяком же случае просили гетманскую вельможность сообщить им о милости или немилости к ним государя «скрытным человеком, дабы они чрез него в подозрение басурманству не впали и в гибель не ввелись»[829].