Книга Мои печальные победы - Станислав Куняев

Когда мы недавно с мрачным чувством торжествующего возмездия смотрели на тонкие змеиные тела чеченских девушек-камикадзе, опоясанных смертными поясами, бессильно свесивших простреленные головы на спинки красных кресел пошлого мюзик-холла на Дубровке(«Пришли умирать – так умрите!»), я с ужасом подумал: быть русским шахидом – это значит убивать шахидов другого племени. Но, Марина, хотя у тебя и у этих гурий разная кровь, думаю, что вы одной человеческой породы. Недаром ты пишешь:

Надежды мирные убиты,

победа к трусам не придет.

Так где вы, русские шахиды,

борцы за веру и народ?

Ты хочешь быть с париями? Но весь мир, кроме золотого миллиарда – это мир париев.

Ты призываешь: «Добить врага». А если не добивать друг друга на радость черному интернационалу маркитантов? Помнишь стихи Юрия Кузнецова?

А живые воздали телам,

что погибли геройски,

поделили добро пополам

и расстались по-свойски…

А если самый великий подвиг, который мы можем свершить в будущем, – это отвести друг от друга автоматы, стать плечом к плечу и повернуться ликами, грудью, стволами к устроителям нового мирового порядка, при котором никаким героям, никаким жертвенным душам, никаким легендарным смертникам – ни с красной звездой, ни со свастикой, ни с серпом и молотом, ни с зеленой повязкой на лбу – не будет места.

Загонщики торопятся, ловушка почти готова. А ты, Марина, не торопись. Оглянись во гневе…

2002 г.

Письмо другу-поэту в заморские края

Дружище! Ну что мне делать с тобой? Издаю журнал, где стараюсь донести до читателей, в том числе и до таких, как ты, объективную историческую правду о времени, в котором мы жили. Ты этот журнал выписываешь, прочитал книгу моих воспоминаний и даже восхитился ею, а что толку, если открываю я сборник твоих стихотворений – и смотрю, что в нем написано о событиях осени 1941 года, о битве под Москвой:

Усатый и вся его свита

Рванули за Волгу давно…

или там же:

И Кремль опустел сиротиной.

Там холодно и темно.

«Великий» со всею дружиной

За Волгу рванули давно.

И такое повторяется – много раз.

Это – небылицы! В самое тяжелое время, с 16 по 25 октября 1941-го, когда действительно в Москве была паника, опасаясь попасть под власть немцев, множество обывателей – жителей Москвы, кто на чем мог, убегали на восток из столицы. Но ни Сталин, ни его ближайшее военное и политическое окружение никуда не двинулись ни из Кремля, ни из своих квартир, ни из своих кабинетов. Сталин был человеком отважным. В царской ссылке в Туруханском крае много лет прожил в трудных условиях среди простого народа. Он не был (в отличие от Ленина и Троцкого, вышедших из состоятельных семей) ни еврейским, ни дворянским сынком, он создал сам себя, поднявшись к вершинам власти из беднейшего слоя общества. Для этого надо было обладать особой силой характера. Потому в 1941 году, когда Жуков заверил Сталина, что Москва, если подойдут сибирские части, устоит, Сталин принял решение отстоять Москву во что бы то ни стало.

В Кремле не было в те дни, как ты пишешь, «холодно и темно». Он был полон народу – генералов, политиков, снабженцев, связистов, чекистов, курсантов. День и ночь там кипела работа по организации обороны Москвы, по эвакуации в тыл военных заводов, технического оборудования, документации, кадров – словом, всего, что нужно было для будущей долгой войны и для победы. Если было бы так, как пишешь ты, – немцы взяли бы Москву, как Варшаву в 39-м или Париж в 40-м году, играючи. Тот же Жуков, которым ты восхищаешься, не вылезал из сталинского кабинета, где они в окружении соратников ломали головы, как защитить столицу, подтянуть резервы и организовать контрнаступление. При Наполеоне Москву сдали, а при Сталине – отстояли. Подумай своей седой головушкой – почему. Вроде во времена Александра Благословенного предателей и трусов из элиты не было, а столицу все равно профукали.

Ты даже не понимаешь, насколько фальшиво твое перо, когда оно пишет о «бегстве» партийной элиты за Волгу:

Нет больше парадов гремучих

И нет на трибунах вождей…

Вот тут ты буквально вляпался в лужу неправды. Неужели ты не знаешь, что именно 7 ноября 1941 года состоялся легендарный парад: войска шли через Красную площадь прямо на фронт, и провожал их Сталин с трибуны Мавзолея. Картина была совершенно противоположная той, которую изображаешь ты. Сталин напутствовал их словами о великих полководцах России: «Пусть вдохновляет вас в этой борьбе мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Михаила Кутузова». И лгут те, кто говорит, что Сталин вспомнил эти великие имена поневоле, от страха лишь в дни, когда враг стоял у стен Москвы. Да уже в довоенное время – в 38 – 39-м году по его воле были созданы патриотические фильмы об Александре Невском, о Кузьме Минине, об Александре Суворове, которые воспитали поколение победителей. Так что твоя сцена, в которой «сбежавший за Волгу» Сталин стучит на своих опричников кулаком и кричит: «Я знаю: солдатская свора не хочет за нас умирать! Так мы ей дадим Суворова, – погоны наденем опять…» – предельно фальшива. После этого легендарного парада начался перелом в битве за Москву. Именно благодаря мужеству Сталина, не «убежавшего за Волгу», – в солдатах наших проснулась уверенность в победе под Москвой. Весь мир знает об этом легендарном, героическом параде, а ты, поэт, русский человек, в прошлом советский солдат, не знаешь?! И еще берешься писать историческую поэму о том, чего не знаешь? Так нельзя.

О событиях этого времени ты размышляешь так, будто бы, схватившись за православие как за соломинку, бросая русским кость в минуту смертельной опасности 1941 года, Сталин думает:

На время откроем храмы

Для всех стариков и старух.

Опять – неправда. Сталин, убедившись в первые два года войны, что церковь стала его помощницей в борьбе с европейской нечистью, что она молится за победу, жертвует денежные средства на танки и самолеты, принял решение о встрече с иерархами церкви, о восстановлении патриаршества, которого, кстати, не было в императорской России два с лишним века, о том, чтобы освободить многих священников и открыть дополнительно многие храмы, закрытые в 20 – 30-е годы, но это произошло не осенью 1941 года, как считаешь ты («и церкви многие открыли, конечно, их заставил страх»), а осенью 1943 года, после победы под Москвой, после Сталинградской победы и после главной победы в войне – на Курско-Орловской дуге в июле 1943 года.

В сущности, после этой величайшей танковой битвы судьба войны была решена, и с осени 43-го года мы уже ни разу не отступали, а шли только на запад. Что из этого следует? А вот что. Не в минуту смертельной опасности, не от страха за свою власть и не от конъюнктурного желания угодить русскому народу Сталин восстановил церковь в ее правах. В те дни, когда стало ясно: мы побеждаем, – он наградил русскую церковь за ее патриотизм, за то, что она из его врага в 20 – 30-е годы во время Отечественной войны стала его союзником. Значит, он думал не о собственной шкуре, в чем уверен ты, а о судьбе России уже после войны, после победы. Значит, он твердо решил восстановить церковное тело, разрушенное во многом в первые два десятилетия после революции. Ты считаешь, что он мыслил, как мелкий политикан: