Книга Греческое сокровище. Биографический роман о Генрихе и Софье Шлиман - Ирвинг Стоун

— Почему вдруг в Петербург? — оторопела Софья.

— Потому что в этом городе я жил двадцать лет. И составил там мое первое состояние.

— Первый раз слышу от тебя о любви к Петербургу! Софья в недоумении покачала головой. Сначала Генри думал подарить сокровища Лувру, хотя во всеуслышание говорил о своей горячей любви к Греции. Потом отказался продать коллекцию Ньютону для Британского музея и сразу после этого предложил троянские сокровища Эрмитажу! И еще — она знала—он вел переговоры с американцами, потому что в Нью-Йорке в скором времени открывался музей Метрополитен. Да и Вирхов, конечно, не терял времени даром в Троаде, уговаривая Генри подарить сокровища Приама берлинскому музею…

— Немцы семь лет публично обливали меня грязью, — сказал Генри. — Но вот и они взглянули на меня благосклонно. Теперь они очень высокого мнения о моих книгах. К тому же с годами моя привязанность к отечеству стала расти. Отдам бесплатно коллекцию Берлину. Но кайзеру это обойдется дорого.

— Чего ты добиваешься, Генри? — спросила Софья.

— Признания… признания моего научного вклада в археологию.

— Почему тогда еще раз не предложить сокровища Приама греческому правительству? Наш Национальный музей через год-другой откроется. Если ты соединишь троянское собрание с микенскими находками, будет величайшая в мире археологическая экспозиция.

Генри ничего не ответил.

Софья чувствовала не гнев, а боль. Как можно взывать к здравому смыслу человека, который кружится в пляске дервиша между музеями мира. Словно девица, торгующая своим единственным сокровищем — девственностью.

Но поскольку предложений было слишком много, Софья перестала тревожиться.

Следующие несколько месяцев ушли на перевод «Илиона» и переговоры с издателями. В апреле был подписан договор с Харпером на издание «Илиона» в Соединенных Штатах с выплатой автору десяти процентов от каждой проданной книги. Закончив перевод на немецкий язык, Генри повез свою книгу в Лейпциг: Брокгауз обещал опубликовать ее в начале 1881 года. Английское издание, над которым уже трудились переплетчики, выходило в свет первым. Французский издатель Шлимана отказался заключить договор, так как «Микены» принесли убыток. Генри в свое время возместил убытки сполна и теперь удивлялся, чем недоволен издатель. Махнув на него рукой, Генри стал подыскивать для французского «Илиона» нового издателя.

Все эти хлопоты совпали с переездом в еще недостроенные «Палаты Илиона». Генри заявил, что хочет лично наблюдать за росписью стен. Возражать ему было бесполезно. С душевной болью смотрела Софья, как 1 т>узят в фургоны домашний скарб и увозят с улицы Муз. Десять лет они с Генри прожили в этом доме. Здесь родилась Андромаха. В этот сад привезли они первые троянские находки. Были трудности, огорчения, но они давно забылись. Генри решил сдать внаем старый дом, еще хранивший тепло ее семейного очага. Теперь в нем поселятся чужие. Софья не могла думать об этом без слез.

В июле получили разрешение на раскопки Орхомена. Генри сдержал слово: Орхомен они будут раскапывать вместе. Троя, Микены. Орхомен—три златообильных града. Генри впишет последнюю главу в эту легендарную трилогию. А пока что он распорядился привести в порядок все снаряжение.

Половину июля Софья провела в Кифисьи, вторую половину в Касталле на берегу моря, где сняли дом, чтобы дети могли купаться и загорать. Генри уже учил Агамемнона плавать. Этим летом праздновали семейное торжество — помолвку брата Александроса с восемнадцатилетней Анастасией Павлиду; ее родители устроили роскошный пир. В августе поехали всей семьей на воды в Карлсбад. Оттуда в сентябре Генри умчался в Лейпциг работать с издателем над «Илионом». Когда Софья вернулась в Афины, дом был уже почти готов. В нижнем этаже две комнаты Генри отвел для музея, где будут храниться его археологические находки; там не хватало лишь витрин и стеллажей. Еще три комнаты—для прислуги, обставлены они чуть ли не с роскошью, есть даже ванная комната. Большую кухню Софья хотела оборудовать сама, но Генри уже все купил. И Софья отдала ему должное: все сделал как надо, написал из-за границы самые лучшие плиты, фарфоровые мойки.

В бельэтаже, куда с улицы вела широкая мраморная лестница, мебели еще не было, но весь двор загромождали сотни ящиков с иностранными наклейками—они доставлены сюда из всех стран Европы: в этих ящиках была и мебель из парижской квартиры Генри. Из Парижа были выписаны ванны и калориферы; фирма Шевалье поставила высокие с затейливой резьбой шифоньеры, кушетки, столы с резными ножками, кресла. Для огромного бального зала, у которого стены и потолок расписаны пестрыми птицами и растениями Троады. Генри заказал множество стульев с плетеными сиденьями.

Внутренняя лестница вела на верхний этаж, где находилась библиотека Генри. В ней стояли массивный резной письменный стол и огромные кресла, сделанные по его заказу. Книги, привезенные из Парижа и с улицы Муз, лежали пока в больших ящиках и плетеных корзинах: Генри хотел сам поставить на место каждый том. Он поручил Софье заказать у Брокгауза много новых названий, а сам выписал книги по каталогам французских и английских издателей. Библиотека находилась прямо над бальным залом, но была чуть-чуть его меньше; несмотря на три ряда высоких, вместительных полок из светлого дерева, света и воздуха в этой просторной комнате было достаточно; на верху каждой полки, по замыслу Генри, будет стоять по нескольку троянских ваз. С южной стороны к библиотеке примыкал зимний кабинет, чтобы зимой в нем было солнце; с северной—летний, где будет прохладно в самые жаркие месяцы. Напротив библиотеки через холл была их спальня, которая выходила окнами на Афины. Из нее вела дверь в будуар Софьи. Войдя в него, Софья обмерла: он похож на мужскую гардеробную или, вернее, на жилище воина из древней Спарты. Холодно, строго, ничего женского, уютного. У туалетного столика темного дерева с ящичками для косметики — жесткий стул. Над столиком небольшое зеркало.

— Я этого не потерплю, — взбунтовалась Софья. — Этот крошечный закуток, единственный во всем замке, будет действительно мой. И я уберу его по своему вкусу.

И еще она обязательно проследит, чтобы в детских было уютно и весело.

Генри вернулся в конце октября. Рабочие открыли ящики и стали вносить в дом мебель. Ни в одной комнате дворца, решил Генри, не будет ни занавесок, ни гардин. Да и зачем они — в окна с улицы все равно не заглянешь: торцовые выходят в сад, а окна фасада спрятаны за изящной аркадой.

— Во дворце Приама не было никаких штор, — сказал Генри. — Пусть и наш дом будет весь залит светом.

— Но у себя я шторы повешу, — объявила Софья. — У меня такое впечатление, Генри, что в глубине души ты решил возвести в Афинах дворец Приама.

— В какой-то мере, — возразил Генри. — Будь у меня действительно такое намерение, я бы не позволил Циллеру строить в смешанном эллинско-германском стиле. Я бы выбрал классический греческий стиль университета и Национальной библиотеки.

На крыше по всем четырем сторонам Генри водрузил двадцать четыре мраморные статуи древних богов и богинь. Выше человеческого роста.