Книга Братья Ашкенази - Исроэл-Иешуа Зингер

Как и отец, который рвался к цели и не успокаивался, пока не достигал ее, Гертруда, его дочь, не отступала. Она схватила дядю за руки. Она знать не знала никакого стыда, не желала слушать о матери, не беспокоилась о том, что могут сказать люди. Она шла к желаемому твердыми шагами, сметая все на своем пути. Она следовала за дядей как тень, разжигала его кровь, будила в нем мужчину, пока не получила то, что хотела. Она сама отправилась к матери, к дедушке, к бабушке и рассказала им о своей любви.

— Мамочка, — бросилась она целовать мать. — Я знаю, что по отношению к тебе я веду себя плохо, что я не должна бы так поступать; но сделай это для меня, для твоей дочурки, ради любви твоей Гертруды, ради ее счастья… Я не могу жить без него…

Диночка буквально окаменела в объятиях дочери. Просьба Гертруды не стала для нее неожиданностью. Она ночи напролет думала об этом. Она видела, что все к этому идет и обязательно дойдет рано или поздно. Еще ребенком Гертруда так и вилась вокруг дяди, вешалась ему на шею. Своим материнским глазом Диночка разглядела, что за этим кроется. Она видела блеск в глазах Якуба, когда малышка ездила на нем верхом, прижимаясь к его шее. Она понимала, что, целуя дочь, он целует мать и видит в ней ее, Диночку, и ей казалось, что это ее он обнимает, дарит любовь ей самой. Теперь она слушала Гертруду, и грудь ее ныла. Ей было больно, горько, что ее собственная жизнь потеряна, а счастье проиграно. Ее жгли женская зависть и ревность.

Вот оно и случилось, ворвалось резко, открыто. И Диночка застыла на месте, в то время как дочь целовала ее, обнимала и вымаливала у нее счастье.

— Встань, — прошептала она дочери. — Делай что хочешь. Не спрашивай меня.

Девушка встала и поднялась на цыпочки, как отец, когда он хотел чего-то добиться.

Мать увидела это и вздрогнула.

— Мне нужно побыть одной, — сказала она. — Оставь меня.

Гертруда отправилась к дяде Якубу с доброй вестью.

Глава двадцать третья

В просторном кабинете мануфактуры баронов Хунце в Лодзи расставлены большие столы, накрытые зелеными скатертями. Со всех сторон их окружают глубокие кожаные кресла. Вице-директора и служащие расхаживают здесь тихими шагами. Прислужник Мельхиор, с уже седыми бакенбардами, но такой же краснолицый и здоровый, как прежде, в ранней юности, стоит у дверей, готовый к услугам, вытянувшись в струнку в своем зеленом егерском костюме и положив руки на широкий пояс своих полосатых брюк. Вице-директора фабрики, дородные немцы с гладко причесанными русыми волосами, открывают коробки с иностранными сигарами и расставляют их на столах.

Теперь, в начале нового года, акционеры фабрики, как всегда в это время, собираются на ежегодное совещание. Сюда пришли виднейшие и богатейшие люди Лодзи: русые немцы в светлых костюмах, черноволосые и кудрявые еврейские банкиры, какой-то длинноусый польский помещик, заблудившийся среди тех и других, пожилая тощая женщина в чрезвычайно старомодной одежде и сами бароны Хунце, подтянутые, аристократичные, с моноклями в глазах. Аристократизм надет, как маска, на их простоватые лица иноверцев-плебеев, на которых упрямо держатся следы ремесленного, ткаческого прошлого их семьи.

Собравшиеся немцы заискивают перед ними, постоянно добавляют «герр барон», обращаясь к кому-либо из них, тают от сладости и умиления перед благородными фабрикантами, но бароны злы, раздражены. Они яростно накидываются на слуг из-за любой мелочи, просто потому, что те попались хозяевам на глаза. Главный директор Макс Ашкенази расхаживает по кабинету возбужденный, в приподнятом настроении. Его английский костюм в клеточку несколько широковат ему. Лицо чисто выбрито. Бородка вопреки обыкновению не растрепана, а приглажена и аккуратно расчесана, словно только что вышла из рук парикмахера. Бархатный жилет с блестками так и светится каждой своей блесткой. У него, у главного директора Макса Ашкенази, нет брюшка, в отличие от большинства акционеров, на животах которых жилеты едва сходятся. И он нарочно из последних сил надувает живот. Также он не забывает вставать на цыпочки, особенно когда разговаривает с рослыми людьми. Он делает это, чтобы добавить себе роста, придать солидности и важности.

Заседание еще не началось. И акционеры бродят пока по большому фабричному кабинету. Они выпускают клубы дыма из своих сигар на императорские портреты, висящие здесь так же, как их когда-то повесил старый Хунце. Они рассматривают развешанные по стенам медали, диаграммы, фотографии машин, планы, схемы, разного рода чертежи и табели. Директор Макс Ашкенази с гордостью указывает на диаграммы. До того, как много лет назад он пришел сюда работать, на фабрике было три тысячи рабочих. Теперь их восемь тысяч. Точно так же увеличилось и число станков.

— Вот чертежи, господа, — кивает Макс Ашкенази на голубые диаграммы. — С каждым годом, как вы можете видеть, кривая поднимается все выше и выше. Здесь, господа, она несколько снижается. Это тот сумасшедший год, когда Лодзь больше бастовала, чем работала, но вскоре кривая снова взлетает вверх, быстро наверстывает упущенное и продолжает рост, как вы можете видеть, господа.

— Прекрасно, — бормочут слушатели. — Великолепно.

— Параллельно с этим, господа, — продолжает Макс Ашкенази, — вы можете проследить рост наших коммерческих достижений. Посмотрите, пожалуйста, на эту карту. Флажками обозначены пункты, куда поставляются наши товары.

Макс Ашкенази водит пальцем по большой карте Российской империи: палец скользит во всех направлениях, указывая на города и области, на которые распространилась деятельность акционерного общества «Мануфактура баронов Хунце». Флажки раскиданы от Вислы до Амура, до китайской и персидской границы.

— В последнее время, господа, мы вышли также за пределы империи, — объявляет Макс Ашкенази, тыча пальцем в карту.

Он показывает на прежние карты, где отражена ситуация, существовавшая до того, как он, Макс Ашкенази, пришел на фабрику.

— Все это теперь наше, — говорит он с гордостью, как генерал-победитель, обозревающий завоеванные им страны.

— Прекрасно, великолепно! — хвалят его акционеры.

— В то же время растет курс наших акций, с первого года их выпуска и до сих пор. Взгляните, пожалуйста, господа.

Акционеры улыбаются еще шире.

— Прекрасно, великолепно! — твердят они, качая головами.

Покончив с этим, Макс Ашкенази повел акционеров осматривать фабрику.

Вести экскурсию хотели инженеры, но Макс Ашкенази их отстранил. Безо всякой карты-схемы в руках, без проводников он вел гостей по огромной территории фабрики, отделенной от внешнего мира высоким забором из красного кирпича с металлическими шипами наверху.

На просторном фабричном дворе не было ничего, кроме цехов и складов. Изредка по нему проходил рабочий. Только земля и стены тряслись от хода машин. Их царство находилось под землей и рвалось оттуда вверх, к красным кирпичным стенам с дребезжащими зарешеченными окнами.