Книга Проклятие сумерек - Владимир Ленский

Поэтому, когда герцог попросил пить, сын, ни слова не говоря, взялся за вожжи и направил лошадку к выходу из долины. Вейенто забеспокоился было, даже попытался схватить Бальяна за руку, пробормотал: «Куда? Стой!» – но тут же бессильно откинулся на мешок.

Бальян до последнего не верил в то, что ему удастся беспрепятственно добраться до леса, но они словно бы превратились в невидимок, и скоро деревья сомкнулись за их спинами – как будто отец и сын покинули главный зал, и тяжелый кожаный занавес, закрывающий дверной проем, плотно соединил раздвинувшиеся на миг половинки.

Вейенто был ранен. Это сделалось для Бальяна очевидным только через несколько часов. До того юноша молча правил лошадью, увозя отца все глубже в лес, к родным горам. Он ни о чем не думал, ничего не чувствовал. Даланн была бы довольна своим учеником: он вполне «превратился в камень».

Когда тьма накрыла телегу с беглецами, Вейенто начал стонать. Бальян счел, что они отъехали от долины на достаточное расстояние, чтобы можно было остановиться. К тому же где-то неподалеку бежал ручей. Бальян не слышал журчания воды, заглушённого густой травой, но чуял запах сырости.

Он провел рукой по телу отца. Вейенто был горячим и мокрым. Кровь бежала из рассеченного бока. Бальян подумал о том, что отец истекал кровью несколько часов, в то время как сын даже не потрудился обратить на это внимание, и ужаснулся. Он поскорее перетянул рану оторванным от рубахи рукавом, чтобы остановить кровотечение, и выбрался из телеги.

Ночь окружила его, полная доброжелательной прохлады. Ночь была обитаема. В ночи свиристели цикады, раздувались с урчанием жабы, бесшумные светляки посылали синие и белые сигналы любви незримым подругам.

Бальян сделал несколько шагов, и почти сразу под ногами захлюпала влага: ручей действительно оказался близко. Юноша принес воды в плоской миске и напоил отца. Вейенто сперва никак не реагировал на воду, а потом вдруг выпил все залпом, откинулся назад и захрапел.

Бальян напился сам, после чего снова взялся за вожжи. Они ехали всю ночь, не спеша, и лошадка, казалось, была весьма довольна этим обстоятельством. Она чуяла, что возвращается домой, и бежала весело, уверенно.

Рассвет прокрался в горы, и Бальян, как будто ему открыли глаза, очнулся посреди родного пейзажа. Покой сошел в его душу. Теперь он мог видеть и слышать, теперь он снова стал самим собой.

Вейенто хрипло стонал у него за спиной и метался по телеге. Повязка насквозь пропиталась кровью, и Вейенто запачкал ею хлебные лепешки, что высыпались из прорехи в мешке.

Бальян остановил лошадку и выбрался наружу. Огляделся. За ночь они проделали довольно большой путь. Деревни на границе Королевства, сожженные Вейенто, путники миновали ночью. Должно быть, Бальян заснул и не правил лошадью, и это оказалось благом: умное животное само отыскало дорогу. Бальян погладил лошадку по морде, и она подтолкнула его носом, явно требуя награды. Даже прихватила губами за рукав, а затем заржала.

Бальян почувствовал себя глупо. Лошадь едва ли не человеческим языком изрекала: «Где же вознаграждение за мою находчивость? Одними поцелуями ты от меня не отделаешься, любезный».

Бальян вздохнул. Ему жаль было разочаровывать свою спасительницу. Он подумал вдруг о том, что Талиессин, вероятно, не ограничился бы расправой с Вейенто. Многие укажут на Бальяна как на сына и наследника мятежного герцога, как на человека, что неотлучно находился при отце и выполнял все его приказания.

Страх смерти запоздало настиг Бальяна, и юноша покрылся испариной. Несколько минут он стоял, закрыв глаза и стиснув зубы. Его сотрясала дрожь. Потом он осторожно перевел дыхание, унимая отчаянно колотившееся сердце. Еще ничего не случилось. Их еще не поймали.

Он снова забрался в телегу. Теперь он знал, куда ехать. К гномам, под землю. Туда, где их с отцом никто не найдет.

* * *

Элизахару легко было с Талиессином. Несмотря на то что прежде им никогда не доводилось действовать вместе, они понимали друг друга с полуслова.

Прямо на поле боя Талиессин решил судьбу герцогства: коль скоро Вейенто либо погиб и будет найден мертвым в долине, либо бежал и непременно будет пойман, а наследников у него не осталось, его земли соединяются с Ларра и переходят под правление Элизахара.

Элизахар принял это как должное и только чуть нагнул голову, когда изъявлял согласие, как будто клонясь к земле в ожидании новой, более тяжелой, ответственности.

Судьба пленных также определилась обоими победителями без проволочек: все захваченные в долине отправляются в гарнизон Саканьяса под начало преданных правящей королеве командиров. Солдаты регента подбирали раненых, сгоняли к палатке Талиессина уцелевших. И каждого из них Талиессин расспрашивал о Вейенто, но никто не мог ему сказать, где находится мятежник. Одни утверждали, будто видели его, однако не припоминали – когда и где именно; другие в сумятице последней схватки и вовсе его не заметили.

К наступлению ночи, когда зажгли факелы, Талиессин сказал своему союзнику, герцогу Ларра:

– Он бежал!

– Вряд ли он успел уйти далеко, – задумчиво отозвался Элизахар. – Когда я приметил его в последний раз, незадолго до окончания боя, он был ранен.

– Значит, ему помогли, – настаивал Талиессин. – Насколько я знаю, его любили.

– Возможно, – согласился Элизахар. И вдруг широко зевнул: – Устал… Я займусь поисками завтра. В конце концов, теперь это мое герцогство, и я больше, чем кто-либо другой, заинтересован в том, чтобы там установился порядок.

Им принесли ужин, какие-то плохо различимые в плошке разваренные бобы, подали в кувшине воду. Элизахар взял кувшин и с подозрением уставился внутрь, точно пытаясь отыскать там незримых рачков, от которых, как известно, случаются желудочные колики. Но рачки так и остались незримы, к великому разочарованию Элизахара.

– Вы боитесь пить эту воду? – спросил Талиессин, с любопытством наблюдая за сотрапезником.

– Вы не поверите, государь, – вздохнул Элизахар, – скольких вещей я боюсь…

В свете единственного факела, воткнутого в землю, лицо Талиессина изменялось каждое мгновение. Его черты казались сейчас такими же неподдающимися определению, как и у любого эльфа: тени блуждали по ним произвольными путями, и только четыре черных шрама оставались незыблемыми – единственная устойчивая человеческая примета Талиессина.

Внезапно он показался Элизахару хрупким, способным сломаться в любой миг, от любого неловкого прикосновения; и тотчас на память герцогу Ларра пришли другие лица, еще более таинственные, ибо их черты до сих пор не определились – возраст не успел огранить их.

Элизахар чуть улыбнулся, увлеченный наблюдением за путешествиями теней по всей командирской палатке. Талиессин немного откинулся назад и в полумраке представлялся одной из таких теней.

– Ваши дети, государь, – проговорил Элизахар.