Книга Фигня - Александр Житинский

Снеговые громады тибетских пиков возвысились перед ними. Валерия замерла в восхищении, а Венедикт продолжал:

– …и я стал совершенным. Я познал абсолют. Теперь никакие земные заботы и чувства не тревожат меня…

– А любовь? – вырвалось у нее.

– И любовь…

Их полет продолжался, пока перед ними не распахнулось звездное небо, а потом темнота поглотила их, чтобы вернуть на ту же террасу, над которой уже горели в небе звезды.

Малаец подал своему господину индийскую скрипку. Верх ее обтягивала голубоватая змеиная кожа, тростниковый смычок имел вид полукруглый, а на самом его конце блистал заостренный алмаз.

– Этот инструмент подарил мне один индус… – сказал Венедикт и приложил скрипку к подбородку.

Раздалась музыка, которая внезапно обрела силу, зазвучала многоголосьем – страстная мелодия, преобразившая Венедикта.

Он хищно скрючился, его глаз блистал, а смычок в руке был более похож на оружие – на длинный нож или на саблю.

Валерия подалась вперед ухватившись за подлокотники плетеного кресла. Таким огнем, такой торжествующей радостью горела эта мелодия, что Иннокентию и его жене стало жутко.

Алмаз на конце смычка яростно вспыхивал, Венедикт раскачивался ва такт мелодии и внезапно оборвал игру, уронив руку со смычком.

– Что это такое? Что ты нам сыграл? – воскликнул Иннокентий.

– Эту песнь я услышал на Цейлоне… Мелодия местной народности. Она слывет там песнью удовлетворенной любви… – медленно и, казалось, вяло отвечал Венедикт, но при последних словах он метнул огненный взгляд на Валерию.

– Повтори нам.

– Нет, этого повторить нельзя. Да и поздно. Вам следует отдохнуть, и я устал, – Венедикт подошел к креслу Валерии и наклонился, чтобы поцеловать ей руку.

Она протянула ему ладонь, все еще находясь во власти музыки. Венедикт сжал ее крепко и приложил тыльной стороной к губам, не отрывая от Валерии пристального взгляда. Она сделала другой рукой жест, как бы пытаясь защититься, но он смычком в левой руке легонько щелкнул по запястью Валерии, и ее рука безжизненно опустилась.

Венедикт пожал руку Иннокентию, но как-то сухо, по-деловому, и удалился.

Иннокентий взял жену под руку, и они направились в спальню.

– Не принял ли он там индийскую веру? – говорил на ходу муж. – Если так, то нам трудно будет понять друг друга… Вообще, он сильно изменился, ты не находишь?

Валерия не отвечала.

В спальне она присела на край супружеской кровати и принялась рассеянно раздеваться. Иннокентий облачился в пижаму, поцеловал жене руку и лег под одеяло.

– Ты чем-то недовольна? – спросил он, видя, что она не ложится.

– Нет, просто немного болит голова, – она надела ночную длинную и тонкую рубаху, подошла к застекленной двери, ведущей в ночной сад.

Ветер шевелил листья, в глубине горели газовые фонари, белели скульптуры.

– Спокойной ночи, – Иннокентий повернулся набок и закрыл глаза.

Она всматривалась в ночной сад. Бабочки бились о стекло. Она приблизила лицо к самому стеклу, напряженно следя за бабочками, пытающимися преодолеть невидимую преграду.

Внезапно она отпрянула от окна. Из темноты сада неподвижно смотрел на нее слуга-малаец. Потом он повернулся и последовал дальше по аллее, ведя под уздцы белого жеребца.

Они скрылись за кустами.

Валерия легла в постель и долго смотрела на колеблющиеся на потолке отсветы фонарей. Наконец она прикрыла глаза.

За тонкой занавеской, прикрывающей прозрачную дверь, вновь показалось лицо малайца. Он еле заметно улыбался. Потом двумя пальцами поймал бившуюся о стекло бабочку и размозжил ее.

Валерия уже спала.

Ей приснился сон, в котором она попала в просторную комнату с низкими сводами.

Валерия была в белом индийском сари, обтягивавшем ее с ног до шеи.

Стены комнаты были выложены изразцами, тонкие колонны подпирали потолок. Бледнорозовый свет проникал в комнату, таинственно озаряя все предметы. Парчовые подушки лежали на коврах. По углам комнаты дымились высокие курильницы, представлявшие диковинных зверей.

Окон в комнате не было, дверь занавешена пологом…

И вдруг этот полог приоткрылся, и в комнату скользнул Венедикт в восточных шальварах, обнаженный до пояса. Он поклонился, дьявольски улыбаясь, и приблизился к Валерии.

Поцелуи и объятья, любовные игры… Игра теней и синеватого дыма из курильниц…

Валерия упала на подушки. Он овладел ею. Глаза ее были прикрыты в муке наслаждения, и в момент наивысшего блаженства она открыла их.

Спальня, окно в ночной сад…

Валерия приподнялась на постели, оглянулась по сторонам, еще не понимая, где она.

Рядом спал муж. Его лицо, обращенное вверх, было спокойно и печально. Он показался ей мертвым.

Вскрикнув, она разбудила его. Он проснулся, испуганно взглянул на нее.

– Что с тобою? – воскликнул он.

– Я видела… Я видела страшный сон!

И в это мгновенье из сада, сквозь закрытые двери донеслась мелодия той самой песни, которую играл им Венедикт.

Они оба бросились к окну и принялись вглядываться туда, откуда доносилась мелодия.

В глубине сада светилось окно павильона. Музыка доносилась оттуда. Словно завороженные, они дослушали мелодию до конца.

Когда замер последний звук, луна зашла за облако, и все погрузилось во тьму.

На следующее утро Венедикт вошел в столовую, когда Валерия и Иннокентий уже сидели за столом. Он был весел и даже казался довольным.

Малаец вошел за ним и остался у дверей.

– С добрым утром, друзья мои! – приветствовал Венедикт хозяев.

– Здравствуй, – сказал Иннокентий.

– С добрым утром, – опустила глаза Валерия.

– Ну-с… Хотите ли вы еще слушать.. – начал Венедикт, садясь за стол и заправляя салфетку за ворот.

– Ты, видно, не мог заснуть на новом месте? – прервал его Иннокентий. – Мы с женою слышали, как ты играл вчерашнюю песнь.

– Вот как? Вы слышали… Я играл, это так. Но перед тем я спал и видел удивительный сон.

Валерия вздрогнула.

– Какой сон? – спросил Иннокентий.

– Я видел, – начал Венедикт, не сводя глаз с Валерии, – будто я вступаю в просторную комнату со сводом, убранную по-восточному. Резные столбы подпирали свод, стены были покрыты изразцами, и хотя не было ни окон, ни свечей, всю комнату наполнял розовый свет, точно она вся была сложена из прозрачного камня. По углам дымились китайские курильницы, на полу лежали парчовые подушки вдоль узкого ковра. Я вошел через дверь, завешенную пологом, а из другой двери, прямо напротив – появилась женщина, которую я любил когда-то. И до того она мне показалась прекрасной, что я загорелся весь прежнею любовью…