Книга Неукротимая Анжелика - Анн Голон

Ей столько раз случалось наблюдать за ним через амбразуру, что она знала его лучше, чем он ее. Она как бы привыкла к нему, но теперь, находясь рядом, покрывалась гусиной кожей, пугаясь вида черных шрамов от ожогов на его ногах и руках, полузаживших ран от цепей на запястьях и щиколотках и особенно тех, что волновали ее больше всего: глубоких следов от гвоздей на ладонях. Ему еще не было сорока, но виски серебрились — единственный предательский знак испытаний, перенесенных этим могучим характером.

— Вы согласны? — спросил он, дав им несколько мгновений на размышление.

— Согласны, — ответили они хором.

Однако маркиз счел нужным уточнить:

— Только до той поры, пока не достигнем христианской земли.

— Это само собой, чертяка! — воскликнул Колен весело, хлопнув маркиза по плечу. — Потом каждый за себя, да здравствует свобода! Все будем свободны. Ах, друзья! Как мы разгуляемся на воле!

— Я буду три дня есть, — сказал Жан-Жан-парижанин, — пока глаза на лоб не полезут.

Они вышли, наперебой сообщая друг другу, что сделают в первые часы, когда окажутся под защитой португальцев за стенами Мазаграна или под испанским покровительством в Сеуте.

Колен Патюрель остался. Он подошел к Анжелике.

— Вы слышали, что я сказал? Вы тоже согласны?

— Конечно. И благодарю вас за это, сударь.

— Я заботился не только о вас — о нас тоже. Кто держит яблоко раздора с тех пор, как мир существует? Женщина! Как говаривал мой кюре в Сен-Валери-ан-Ко: «Женщина — пламя, мужчина — пакля, а дьявол — ветер». Я не хотел вас брать. Мы пошли на это только из-за старого Савари. Евреи, даже за деньги, не соглашались помогать без этого. Они очень скрытные, но уж если примут кого-нибудь, так держат за своего. Так и вышло с Савари. Его приняли, значит, надо исполнить его последнюю волю… Да я и сам этого хочу. Я его любил… Замечательный старикан, ничего не скажешь. А сколько он всего знал!.. В сотни, в тысячи раз больше, чем мы все вместе взятые! Вот почему вы с нами. Но и вас я должен попросить знать свое место. Вы женщина, причем опытная. Это заметно по вашей манере держаться с мужчинами. Так уж не забывайте, что эти парни годами не видели женщины. Не стоит напоминать им раньше времени, что это такое… Держитесь в сторонке, а лицо скройте покрывалом на манер мавританок. Не такой уж это глупый обычай… Понятно?

Анжелика была задета. Она вполне признавала, что по существу он прав, но ей не понравился тон, каким он говорил с ней. Уж не воображает ли он, что она находит их настолько привлекательными, этих бородатых, обтрепанных, бледных и вонючих христиан? Да она бы за все сокровища мира не соблазнилась никем из них! И если ее просят держаться на расстоянии, она сделает это более чем охотно.

Она ответила с легкой иронией;

— Слушаюсь, Ваше величество.

Нормандец сощурил глаза:

— Не стоит так называть меня, крошка. Я отрекся от престола и уступил мою корону господину де Мерикуру. Отныне я просто Колен Патюрель, моряк из Сен-Валериан-Ко. А ты? Как тебя звать?

— Анжелика.

Улыбка осветила угрюмое лицо короля пленников, и он внимательнее вгляделся в ее лицо.

— Анжелика? То бишь ангелочек? Ну, такое имя оправдать не просто. Ты уж постарайся.

Вскоре возвратился господин де Мерикур.

— По-моему, благоприятный момент наступил, — объявил он. — Стало известно

— уже не знаю, что тут, счастливое совпадение или чьи-то враки — что беглецов видели на дороге, ведущей на Санта-Крус. Сейчас все внимание преследователи устремлено туда. Пора действовать!

Колен Патюрель вдруг принялся чесать в затылке, отчего вся его светлая шевелюра встала дыбом. Суровые черты нормандца выразили глубокое смятение:

— Я сейчас подумал… имею ли я право? О сударь! Как вспомню об этих бедолагах, которых я теперь покидаю в беде, в рабстве…

— Не упрекай себя, брат, — мягко возразил господин де Мерикур. — Ты должен бежать, сейчас самое время. А с твоими товарищами ты все равно расстанешься. Если не поспешишь, вас разлучит смерть.

— Как только я достигну христианских земель, — промолвил нормандец, — я дам знать о твоей судьбе на Мальту, рыцарям твоего ордена. Они выкупят тебя!

— Не стоит труда, дружище. Это бесполезно.

— Что ты говоришь!

— Я не хочу покидать Мекнес. Ведь я монах, духовный пастырь. Я знаю, что мое место здесь, среди единоверцев, страждущих в плену у неверных.

— Ты кончишь тем, что попадешь на кол!

— Возможно. Орден учит нас, что для рыцаря мученическая смерть — самый достойный удел. А теперь прощай, мой дорогой друг, брат мой…

— Прощайте, господин рыцарь.

Мужчины обнялись. Потом кавалер де Мерикур, по очереди заключил в объятия всех шестерых пленников, этих отчаянных храбрецов, что рискнули предпринять столь опасную авантюру. Глядя в глаза каждому, он тихо называл их по имени, словно хотел, чтобы эти имена навек запечатлелись в его сердце:

— Пиччинино-венецианец, Жан-Жан-парижанин, Франсис-арлезианец, маркиз де Кермев, Колоэнс-фламандец, Жак д'Аррастега.

Когда же дошел черед до Анжелики, он низко поклонился ей. И не произнес ни слова.

Потом они вышли на ночную улицу, и тьма поглотила их.

Глава 2

Собираюсь в дорогу, беглецы закрыли нижнюю часть лица бурками. Все были одеты в мавританское платье, лица выбриты и выкрашены коричневой краской. Только рыжий Жан-Жан-парижанин был в черной еврейской одежде. Анжелика, до самых глаз закутанная в покрывала, благословляла ревнивую щепетильность мавров, позволявшую замаскироваться подобным образом.

— И держите глаза опущенными, — посоветовал ей Колен Патюрель. — Мавританок с глазами вроде ваших не встретишь на каждом углу!

Он не сказал ей, что Мулей Исмаил отдал специальный приказ искать «женщину с зелеными глазами». Впрочем, и собственная внешность нормандца — голубые глаза и высоченная фигура — затрудняла маскировку. Было известно, что во всем Марокко лишь двое мужчин обладают внушительным ростом в шесть футов и двенадцать дюймов: Верховный евнух и Колен Патюрель, король пленников. Поэтому он решил выдавать себя за торговца, везущего товар, путешествуя на верблюде. Анжелика в роли жены следовала за ним на муле. Другие изображали слуг, а Жан-Жан-парижанин, как еврей-управляющий, шел пешком, неся копья, луки и стрелы — обычное вооружение маленького каравана во времена, когда мушкеты были редки и предназначались лишь правителю и его армии.

В ночной темноте, при свете единственного фонаря, каждый занял свое место. Байдоран шепотом давал последние наставления. В окрестностях Феца, у ручья Себон, их будет ждать его брат Раби. Он позволит им отдохнуть в своем доме и даст надежного проводника до Касауена, где перепоручит их верному человеку, торговцу, дела которого позволяют ему часто бывать в Сеуте. Он поможет беглецам благополучно миновать лагерь мавров, осаждающих город, потом спрячет их среди скал и предупредит губернатора Сеуты, а тот пошлет за ними баркасы или отряд солдат. Он также посоветовал не забывать о подобающей мусульманам манере поведения: по двадцать раз на дню падать ниц, обратившись в сторону Мекки, и, главное, исполняя естественную надобность, «не лить стоя», поскольку для тех, кто увидит их издалека, этого будет достаточно, чтобы опознать в них христиан.