Книга Смерть в рассрочку - Борис Сопельняк

Согласитесь, что что-то здесь не так, есть в этом сценарии что-то недописанное — во всяком случае белые нитки торчат отовсюду.

Так кого же привезли в тот роковой вечер в Замоскворецкий военкомат, что за женщина взяла на себя ответственность за покушение на Ленина? Ей оказалась Фейга Хаимовна Каплан, известная так же под именами Фанни и Дора, и под фамилиями Ройд и Ройтман.

Ее биография довольно запутана, но все же известно, что она происходит из мещан Речицкого еврейского общества, что родилась в 1887 году, что ее родители уехали в США, а она увлеклась политикой и стала анархисткой. В 1906 году, будучи в Киеве, она вместе с двумя другими анархистками готовила теракт против киевского генерал-губернатора, однако приготовленная террористками бомба взорвалась в их комнате. Каплан была ранена в голову и у нее на всю жизнь остался шрам над правой бровью.

А вскоре состоялся военно-полевой суд, и Фаню приговорили к бессрочной каторге. Так она оказалась в Мальцевской, а потом Акатуевской тюрьме Нерчинской каторги. В те годы это место было своеобразным средоточием радикально настроенных женщин-революционерок. Тон задавали конечно же эсэрки, среди которых особенно заметной была Мария Спиридонова. Фаня тут же попала под ее влияние, забыла о своих анархистских взглядах и стала завзятой эсэркой.

Находясь вдали от столиц, молодые, образованные женщины не унывали. Они писали стихи, пели хором, осваивали новые профессии, изучали иностранные языки и, что особенно важно, жили своеобразной коммуной, то есть все вещи, продукты, лекарства и деньги, которые им присылали с воли, делили на всех. Фаня чувствовала себя в этой среде, как рыба в воде, она даже освоила профессию белошвейки, что тут же отразил в ее карточке начальник тюрьмы.

А потом с ней случилась беда. Вот что рассказывает об этом в своих воспоминаниях одна из каторжанок:

«В смысле заболеваний был у нас в Мальцевской один, поистине трагический случай. Одна из мальцевитянок Фаня Ройтблат (Каплан), еще до ареста была ранена в голову осколком взорвавшейся бомбы. Так как прошло около двух лет после взрыва и рана зажила, то никто из нас, да и она сама, никогда не думали о каких-либо осложнениях от ранения. Мы привыкли видеть ее всегда здоровой и жизнерадостной.

Вдруг, однажды вечером, кажется летом 1909 года, в тюрьме поднялась тревога: с Фаней неожиданно случился странный припадок — она перестала видеть. Глядела широко раскрытыми глазами и ничего не видела вокруг себя. Через день или два припадок слепоты кончился, Фаня опять увидела свет, но мы поняли, что дело может принять печальный оборот. И действительно, через короткое время она совсем потеряла зрение. У нее по-прежнему оставались прекрасные, серые, лучистые глаза, такие ясные и чистые, что по внешнему виду трудно было определить, что она слепая.

Слепота так потрясла ее, что она хотела лишить себя жизни. Пока особо острый период не миновал, мы ни на минуту не оставляли ее одну. Когда прошел месяц, другой и ничего не изменилось, она постепенной начала приспосабливаться к своему новому положению. Стала учиться читать по азбуке для слепых без посторонней помощи и приучилась обслуживать себя. Так странно было видеть, как она, выйдя на прогулку, быстро ощупывала лица новеньких, которых она не знала зрячей.

Неоднократно к ней вызывались тюремные врачи, но их мнение долго сходилось на одном, что она симулирует слепоту. Так она прожила много лет слепой, и только в 1913 году была переведена в Иркутск для лечения. Оказалось, что ее слепота все-таки поддается лечению. После лечения ее зрение, конечно, не стало вполне нормальным, но во всяком случае это уже не был тот полный мрак, в котором она жила столько лет».

После Февральской революции десять каторжанок, в том числе и Каплан, на тройках отправились в Читу, там сели на поезд — и в Москву. Подруги и здесь не оставили Фаню без присмотра и добыли ей путевку в крымский санаторий. Тамошние врачи с большим сочувствием отнеслись к полуслепой девушке и направили ее в Харьков, в офтальмологическую клинику знаменитого на всю Россию профессора Гиршмана. Несколько позже всплыла любопытная деталь: по направлению лишь санаторных врачей принять больную Гиршман не мог, нужно было какое-то солидное поручительство. И, знаете кто поручился за Фаню Каплан, кто дал ей необходимую рекомендацию? Никогда не догадаетесь! Этим человеком был… родной брат Ленина Дмитрий Ильич Ульянов. Ему очень понравилась девушка с серыми, лучистыми глазами и, видимо, он хотел, чтобы она его разглядела получше.

Лечение у Гиршмана пошло на пользу и Фаня стала видеть гораздо лучше — она уже различала силуэты. Но случилась другая неприятность: именно там ее застала весть об Октябрьском перевороте.

— Этой революцией я была недовольна, — говорила несколько позже Фаня. — Я встретила ее отрицательно, так как стояла за Учредительное собрание.

Но вернемся в Замоскворецкий военкомат, куда привели Каплан. Первое, что она сделала, это сняла левый ботинок.

— Так я и думала, — вздохнула она. — Гвоздь. Так, проклятый, колет, что прямо спасу нет.

— А я думал, что вы хромоножка, — ухмыльнулся Батулин.

— Никакая я не хромоножка! — вскинула голову Фаня. — Чем смеяться над бедной девушкой, лучше бы помогли.

— Вам нужно к сапожнику. А я — комиссар!

— Тогда я сама, если, конечно, товарищ комиссар не возражает.

С этими словами Фаня взяла со стола несколько конвертов со штемпелем военокмата, сделала из них некое подобие стельки и вложила в ботинок.

Знала бы тогда Фаня, что натворила, ни за что бы не взяла эти проклятые конверты: ведь при обыске их обнаружат, решат, что в военкомате служат ее сообщники и начнут «шить» такое дело, что целая группа людей едва избежит расстрела.

Тем временем в военкомат приехал председатель Московского ревтрибунала Дьяконов и приказал произвести тщательнейший обыск Каплан.

Эту операцию поручили трем наиболее доверенным женщинам, но и за ними присматривал вооруженный караул. Одной из этих женщин была Зинаида Легонькая.

— Вы обязаны исполнить поручение, — сказал мне Дьяконов, — обыскать женщину, которая покушалась на товарища Ленина, — рассказывала она некоторое время спустя. — Вооруженная револьвером, я приступила к обыску. В портфеле у Каплан были найдены: браунинг, записная книжка с вырванными листами, папиросы, железнодорожный билет, булавки, шпильки и всякая мелочь.

После Зинаиды к делу приступило другое «доверенное лицо» по фамилии Бем — именно она обнаружила злосчастные конверты. Еще более тщательно и профессионально работала Зинаида Удотова.

— Мы раздели Каплан донага, — вспоминала она, — и просмотрели все вещи до мельчайших подробностей. Так, рубцы и швы просматривались нами на свет, каждая складка была разглажена, были тщательно просмотрены ботинки, вынуты оттуда и вывернуты подкладки. Каждая вещь просматривалась по несколько раз. Волосы были расчесаны и выглажены. Но при всей тщательности обнаружено что-либо не было.

Как только Фаня оделась, Дьяконов приступил к допросу, но ничего путного узнать не смог, кроме того, что она стреляла «по собственному убеждению». Тогда ее передали чекистам, и те увезли ее на Лубянку. Там за нее взялись куда более серьезно и, если так можно выразиться, профессионально. Протоколы этих допросов сохранились, вчитайтесь хотя бы в некоторые из них.