Книга Глухая стена - Хеннинг Манкелль

- Что происходит? - крикнул Мартинссон.

- Иди сюда! - откликнулся Валландер.

Человек на асфальте был мертв.

- Ты почему здесь? - спросил комиссар.

- Подумал, что если ты действительно прав, то ключевое место именно здесь. Ведь Фальк, скорее всего, выбрал этот банкомат, который расположен недалеко от его квартиры и мимо которого он проходил во время своих прогулок. В общем, я попросил Нюберга подежурить вместо меня в центре, а сам рванул сюда.

- Я же велел ему позвонить Лизе!

- А мобильники на что?

- Ладно, ты займись тут, - сказал Валландер. - Я поговорю с Мудином.

Мартинссон кивнул на убитого:

- Кто он?

- Не знаю. Но полагаю, его имя начинается на «К».

- По-твоему, все позади?

- Наверно. Думаю, да. Хотя что именно позади, так и не знаю.

Надо бы сказать Мартинссону спасибо, подумал Валландер. Однако промолчал. Направился к Мудину, который так и не пошевелился. Рано или поздно они с Мартинссоном встретятся в безлюдном коридоре и непременно во всем разберутся.

В глазах у Роберта Мудина стояли слезы.

- Он велел мне идти к вам. Иначе он убьет моих родителей.

- Об этом после. Как ты себя чувствуешь?

- Сперва он сказал, что я должен остаться и закончить работу прямо в Мальмё. Потом застрелил ее. И мы оттуда уехали. Я лежал в багажнике, чуть не задохнулся там… А ведь мы оказались правы.

- Да, правы.

- Вы нашли мою записку?

- Нашел.

- Я только потом всерьез поверил, что так оно и есть. Что речь вправду идет о банкомате, которым пользуются десятки людей.

- Зря не сказал. Хотя, наверно, мне следовало бы самому догадаться. Еще когда мы убедились, что все так или иначе связано с деньгами. Как же я тогда не подумал, что ключ в банкомате!

- Банкомат как пусковая установка для вирусной ракеты, - сказал Мудин. - Умно придумано, что ни говори.

Валландер искоса посмотрел на парнишку. Надолго ли его еще хватит? Внезапно у него возникло ощущение, что когда-то давно в сходной ситуации он уже стоял рядом с другим парнишкой. И тотчас сообразил, что вспомнил Стефана Фредмана, ныне покойного.

- Как все произошло? - спросил он. - Можешь рассказать?

Мудин кивнул:

- Когда она впустила меня в дом, он уже был там. Начал мне угрожать. Запер в ванной. Потом я услышал, как он кричит на нее. По-английски. Поэтому я понял. Ну, то, что расслышал.

- Что же он кричал?

- Она, мол, не справилась со своими задачами. Проявила слабость.

- А еще?

- Только стрельбу. Когда он отпер ванную, я подумал, мне тоже конец. В руке у него был пистолет. Но он лишь сказал, что я заложник. И должен выполнять его приказания. Иначе он убьет моих родителей.

Голос у Роберта подозрительно дрогнул, и Валландер сказал:

- Остальное расскажешь после. Пока достаточно. Даже более чем.

- Он говорил, что они обрушат всю мировую финансовую систему. И начнется обвал с этого банкомата.

- Знаю, - отозвался Валландер. - Но об этом после. Сейчас тебе надо поспать. Поедешь домой, в Лёдеруп. А потом поговорим.

- Все ж таки это фантастика!

Комиссар внимательно посмотрел на него:

- Ты о чем?

- Какое дело можно провернуть. Просто запустив в банкомат крохотный тикающий снарядик.

Валландер не ответил. Завывая сиренами, подъезжали полицейские машины. За грузовичком на парковке стоял синий «Гольф», но с того места, где комиссар изначально остановился, увидеть его было невозможно. Плакат с рекламой дешевых ребрышек болтался под ногами.

Он чувствовал огромную усталость. И одновременно облегчение.

Подошел Мартинссон:

- Надо бы поговорить.

- Надо, - ответил Валландер. - Но не сейчас.

Было без девяти шесть. Понедельник, 20 октября. Интересно, какая будет зима? - рассеянно подумал комиссар.

40

Во вторник 21 ноября с Валландера неожиданно сняли обвинение в жестоком обращении с Эвой Перссон во время допроса. Эту новость ему сообщила Анн-Бритт. Она же решающим образом содействовала благополучному завершению сей неприятной истории. Но Валландер только задним числом узнал, как все произошло.

Несколькими днями раньше Анн-Бритт навестила Эву Перссон и ее мамашу. Точное содержание их разговора осталось неизвестно. Вопреки всем инструкциям, протокола не было, свидетелей тоже. Однако Валландеру Анн-Бритт намекнула, что прибегла к «мягкой форме эмоционального нажима». В чем именно этот нажим заключался, она не пояснила. Хотя из других ее высказываний Валландер сделал вывод, что она убедила Эву Перссон задуматься о будущем. Если даже с нее снимут все подозрения в том, что она активно участвовала в убийстве Лундберга, ложное обвинение по адресу полицейского может возыметь скверные последствия. Как бы то ни было, подробностей беседы ни Валландер, ни кто-либо другой так и не выяснил. Но на следующий день Эва Перссон и ее мамаша через своего адвоката отозвали иск против комиссара. Признали, что оплеуха была получена в обстоятельствах, изложенных Валландером, то есть когда Эва Перссон набросилась с кулаками на родную мать. Конечно, комиссару все равно можно было бы предъявить публичное обвинение, однако дело прекратили, поспешно, словно ко всеобщему облегчению. Не забыла Анн-Бритт и проинформировать определенный круг журналистов. Хотя известие, что иск против Валландера отозван и обвинения с него сняты, если и попало в газеты, то отнюдь не на первые полосы.

Этот осенний вторник в Сконе выдался на редкость холодным, с очень сильным, порывистым ветром. Валландер проснулся рано, хотя толком не выспался, всю ночь его донимали кошмары. Подробности ему не запомнились, но он точно спасался бегством и едва не был задушен какими-то призрачными, но тяжелыми фигурами, которые наваливались на него.

Около восьми он приехал в управление, но оставался там недолго. Еще накануне решил раз навсегда получить ответ на вопрос, который давно не давал ему покоя. Просмотрев кой-какие бумаги и удостоверившись, что фотоальбом, позаимствованный в свое время у Марианны Фальк, возвращен владелице, комиссар покинул управление и поехал домой к Хёкбергам. Его ждали, поскольку вчера он по телефону договорился с Эриком Хёкбергом о встрече. Сонин брат Эмиль был в школе, мать снова гостила у сестры в Хёэре. Эрик Хёкберг выглядел бледным, осунувшимся. По слухам, дошедшим до Валландера, похороны Сони Хёкберг оставили у всех мучительно-тягостное впечатление. Он вошел в дом и сразу же сказал, что заехал ненадолго.

- Ты говорил, что хочешь взглянуть на Сонину комнату, - сказал Эрик. - Но мне непонятно зачем.