Книга Живые и мертвые - Константин Симонов

Он вздохнул, подумав, что надо будет ночью выбрать время и написать хоть короткое письмо вдове Орлова, что дивизия, храня традиции ее мужа и мстя за его смерть, наступает и гонит фашистов.

Но вслух спросил совсем о другом: уж не перекантован ли Климович взаимодействовать с их 31-й дивизией?

Климович сказал, что он по-прежнему в подчинении у соседа слева, а сюда заехал в медсанбат и заодно взглянуть на город.

— Воюю давно, а отбитых у немцев городов, кроме Ельни, не видел!

— Да, — сказал Серпилин, — первый город, первый город — подумать только!.. Вам хоть с Ельней повезло, а я на шестой месяц войны первый город беру! Да и то с вашей и божьей помощью.

Несмотря на все великодушие этих слов, он не мог скрыть нотки самодовольной радости: как бы там ни было, а город все же взяла его дивизия.

— Может, чаю по-соседски выпьем? Или танкисты чай не пьют?

Но Климович отказался. Он беспокоился о бригаде. Правда, там остались и комиссар и начальник штаба, были отданы все приказания, и сейчас еще шла заправка машин перед ночной операцией, а все же душа была не на месте.

— Спасибо, товарищ генерал, — сказал он, — я поеду. Но к вам просьба. Раз уж сами признаете наше участие в успехе, то здесь мой пом по тылу остается, хочет кое-что из трофеев использовать, в особенности транспорт… Словом, пожалейте сироту! — При этих словах он кивнул на стоявшего навытяжку Иванова, и Серпилин улыбнулся несоответствию слова «сирота» с самоуверенным видом пома по тылу.

— Да уж, вашего сироту обидишь… Как думаете, — спросил он, уже прощаясь, — вам видней, вы вчера им на тылы вышли, — ждали они нашего наступления или нет? У меня одни пленные показывают — не ждали, а другие заявляют, что слышали о предстоящем отходе.

Климович задумался и сказал, что, по его впечатлению, у немцев были и части, уже получившие приказ на отход, и части, не получившие такого приказа. В общем, какая-то неразбериха.

— Наверно, так оно и есть, — согласился Серпилин. — Но мне лично сдается, что, просрочь мы неделю, не почувствуй момента, пришлось бы иметь дело с организованным отходом. Чувство такое, что момент унюхали! — с удовольствием воскликнул он и даже потянул носом воздух.

Радуясь происшедшему, они подумали об одном и том же: какая-то доля немецкого сопротивления уже сломлена, но с чем придется иметь дело завтра, еще неизвестно. И простились, прочтя эту беспокойную мысль в глазах друг у друга.

— Я прямо на его бригаду из окружения вышел, — после ухода Климовича сказал Серпилин Ртищеву, который во время их разговора продолжал молчаливо заниматься своими делами.

Ртищев кивнул. Он вообще много работал и мало говорил, словно желая своим молчанием сказать Серпилину: «Что у меня на душе, вам дела нет. А о моей работе судите сами: работаю у вас на глазах».

Такие отношения хотя и не радовали, но устраивали Серпилина, да у него и не было времени задумываться над этим.

Он задал Ртищеву несколько вопросов, которые, пробыв полдня впереди, в полках, обычно задает командир дивизии своему начальнику штаба: что слышно у соседей справа и слева? как с подвозом боеприпасов? как подтягиваются тылы и не звонило ли начальство?

Слева, в соседней армии, дела шли хорошо. Сосед справа отставал: образовавшийся уступ грозил превратиться в разрыв. Из армии звонил начальник штаба и запрашивал обстановку. Судя по тому, что не попрекал и никого не ставил в пример, следовало полагать, что ставить им в пример пока некого: наибольший успех и вчера и сегодня приходился на их долю.

Услышав все эти известия, Серпилин, так и не сбросив полушубка, наскоро сел пить чай.

— Вон как! — раздался с порога резкий, насмешливый голос. — Еще у немцев пол-России отбирать надо, а командир дивизии одну точку на карте занял и сидит чаевничает!

В дверях стоял командующий; несмотря на сильный мороз, он был одет строго по форме: в сапоги, шинель и папаху; лицо было багровое от мороза и, как показалось Серпилину, злое.

— Доложите обстановку! — сказал командующий и, скинув на ходу шинель и папаху на руки адъютанту, шагнул к столу.

Серпилин, нагнувшись рядом с ним над картой, доложил обстановку и карандашом уточнил продвижение двух своих левофланговых полков. Педантичный Ртищев впредь до получения письменных донесений от командиров полков отметил последнее продвижение только пунктиром.

— Что, сюда, куда вы показываете, продвинулись? — недоверчиво спросил командующий, видя, как Серпилин поверх пунктира наносит на карту жирные красные линии. Ему показалось, что командир дивизии спешит в его присутствии выдать желаемое за действительное. — Продвинулись или предполагаете, что продвинулись?

— Продвинулись, — сказал Серпилин.

— Что-то не верится.

— А я привык верить своим глазам! — твердо сказал Серпилин, понимая всю важность этой минуты для их дальнейших отношений. — Предполагаю, — добавил он, — что сейчас продвинулись уже сюда и сюда… — Он нанес две пунктирные черты. — А здесь, — он упер карандаш в свои жирные красные линии, — был сам. — Он взглянул на часы и уточнил до минуты, когда именно был в том и в другом месте.

Командующий часто говорил с подчиненными в той холодной, резкой манере, в какой начал разговор с Серпилиным. Он умел задевать людей, когда был недоволен ими, и не признавал за ними права на обиду, если, задетые формой, они были виноваты по существу. Но в его крутом характере была спасительная грань, отделявшая властность от самодурства. Отпор по существу дела он признавал и именно с таким отпором столкнулся сейчас.

— Так, — сказал он, не меняя, впрочем, своего резкого тона. — Здесь обстановка ясна. А как справа, у Баглюка?

— К Баглюку сейчас выеду. — Серпилин обратился к Ртищеву: — Доложите, как продвигается Баглюк.

— А чаем напоите? — выслушав Ртищева, спросил командующий и сел. — Чтоб вам не стыдно было одним чаевничать.

И, показывая, что шутит, самую чуточку улыбнулся.

— Разрешите спросить, товарищ командующий, как дела в других дивизиях? — спросил Серпилин, когда командующий отпил первый глоток чаю.

Командующий исподлобья взглянул. Если б у Серпилина дела шли плохо, он ответил бы по-другому. Но у Серпилина дела шли хорошо, и командующий ответил по-товарищески:

— Так себе, Федор Федорович. Дела оставляют желать лучшего. Умение командиров отстает от боевого духа войск. Не привыкли, не привыкли наступать! — сердито повторил он. — Некоторых толкать приходится, да так толкать, что руки болят.

Он приподнял обе руки и выразительно показал, как именно приходится ему толкать сзади тех, кто недостаточно быстро движется. Там, где продвигались, встречая слабое сопротивление, останавливались, беспокоясь за фланги. Там, где наталкивались на сильные узлы обороны, повторяли отчаянные атаки, не решаясь на глубокие обходы, опять-таки тревожась за фланги.