Книга Махинации самозванца - Илья Николаевич Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди устали. Всех достало жрать только зерновые. Беженцы, насколько я знаю, тоже не особо много чего вывезли. Вот и итог. Утро надо начинать с ревизии припасов и численности состава, пригодного в военное время.
Проблемы начали сыпаться одна за другой. Это утро, наверное, было самое жёсткое в моей жизни. Я толком не успел проснуться, а уже был ввязан в кучу обсуждений.
Для начала, что такое больше полутысячи народа в лесу? Я вам отвечу, это куча проблем, начиная от того, куда срать, и заканчивая тем, где набирать воду для питья, после того как всё засрали. Остро встала проблема питания. Голод ещё не наступил, но порезанная на мясо корова уже звучит тревожным звоночком…
В любом случае я впервые задумался, чем кормить такую массу людей. До этого у меня была уверенность, что нам с пополнением надо только дойти до долины и «всё будет в ажуре». С учётом новых вводных всё оказалось, мягко говоря, не так…
В относительной безопасности, после экстремальных обстоятельств, все люди начинают показывать свои худшие черты. Все, независимо от нации, воспитания, образа жизни, пола… Это законы биологии, а не законы социума. Отрицать животное начало в любом человеке абсурдно. Все мы животные, но среди нас есть «звери» и есть «животные». Морфема различия лежит в самом языке. Кто может, тот поймёт без предъявы в фашизме…
Врать про опухшую голову от бремени правления не буду. Всё и проще, и сложнее одновременно. Некоторые вещи я сразу свалил на своих приближенных, не фиг им груши околачивать. В других вопросах я прифигел. Главных и насущных вопросов только два: «Что делать дальше с такой толпой? И нужна ли мне такая толпа в довесок?»
Вопроса целых два, но по сути это один вопрос. Вопрос, от которого решается, буду ли я бороться за баронство или пойду по более лёгкому, но более кровавому пути. Недоумкам поясню, начинать без балласта лишних ртов простым вожаком разбойников гораздо легче, чем бороться против целого графа и маркиза одновременно.
Вокруг шум. Лошади, коровы, овцы, некоторые даже умудрились куриц в обоз запихнуть. Шумит мелкая детвора. Бабы переругиваются между собой. Ополчение тихо материт десятников. И все они сморкаются, плачут, смеются, жрут, сопят, попёрдывают, пованивают, ненароком ломают палки, жгут костры, оттирают коровьи лепёшки от подошв и прочее.
Это проще обозначить, чем в деталях вспомнить. Поверьте, кто видел хоть один день из жизни беженцев, тому и описывать ничего не надо. Я вот в детстве ни хрена не понимал отца за то, что он усадил за семейный стол беженку с детьми. Потом уже, повзрослев – понял, но отец уже не скажет. Смерть всех уравняет…
Как тут сказать? У меня оставалось полбутылки после вчерашних посиделок у костра. И я грешным делом решил успокоить нервы подальше от всех…
Не то чтобы это мне нужно было, но такая традиция, всё решать не на сухую. Хотел бы я соврать, что это было мне необходимо, что я успел обратно вернуться в своё обычное состояние… Какое там… Правление и обязательства неразрывны. Это у простого бродячего рыцаря нет проблем, нет расписания жизни, как нет и сожалений по причине случайной смерти где-то в пути. А у барона, даже самозваного барона в изгнании, нет такой привилегии…
* * *
Меня нашли почти сразу. Ивар и Гумус были немногословны.
– Опять налакался?! – бил не по ушам, а по совести голос мелкого.
– Соберись! – отрубил только одно слово Ивар.
– И тут нашли… – невольно вырвалось у меня. – А что, если я не знаю, как быть? Куда всем идти? Чем всех кормить? Как отбивать своё? Чем платить наёмникам?
Отрезвляющая пощёчина прилетела не от Ивара, а от мелкого. Антеро, скотина, это отголоски твоего воспитания. Хотя мелкий прав. Не хрен раскисать. Так что и тут ты, бродяга, был прав. В одном ты был неправ, но тут уж я тебе помочь не могу…
– В тебя верят. За тобой идут… – всё, что сказал Ивар. Вроде бы немного сказал, но надо учитывать, кто это сказал. Ивар – поборник рыцарства, несмотря на то, что полноценным рыцарем его считать нельзя. Или, может, именно поэтому он поборник рыцарства! Недостижимый идеал, к которому вечно тянутся, не обращая внимания на фантом цели…
– А что, если я боюсь завести не туда последовавших за мной? Расклады поменялись! Не проще ли начать сначала…
– Не тебе говорить о смерти. Ты не боялся разговаривать со жрецами Рарнора. Помню, ты говорил… Все смертны. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает…
Как интересно, оказывается, Ивар прислушивался к нашему пустому философскому трёпу со жрецом.
– Ты прав… Просто я ждал… Весь последний месяц я ждал примерно этого. Последнюю неделю обманывал себя, что всё не так плохо. А сейчас меня подломило. Захотелось одиночества… Спрятаться от проблем… – сказал, и самому легче стало. Некоторые вещи не надо в себе носить. Сказал самому себе – скинул груз с плеч.
Потом мелкий получил ответную пощёчину. Школа Антера у нас одна. Ответка должна всегда прилетать…
– Пошли, мелкий… – помог я ему подняться. Не надо сравнивать наши пощёчины, у нас всё же разные весовые категории. – Спасибо, мелкий…
– Должен будешь… – буркнул он в ответ. – Что делать будем?
– Балласт отведём в форт… Там их внаглую не вырежут…
– А дальше? – встрял Ивар.
– А дальше война… Спереди все разбегаются. Сзади всё горит и все плачут… Не мы к ним пришли с войной…
Гумус, потирая щеку, взирал на меня восторженно. Ивар по-взрослому настороженно. Ему не надо объяснять, в отличие от мелкого, что смерть на войне – это не самое страшное. Есть вещи и похуже смерти.
То, чего я так боялся на своих землях, я понесу в графство Илмар. Хотелось бы соврать себе, что всего этого не будет…
Но кто я такой, чтобы изменять законы мироздания. Законы войны, как и законы социума, неизменны. За всем не уследишь. Можно сократить лишние… Нельзя предотвратить…
Впрочем, не мы начали. И пускай всё горит и плачет. Пускай всё, что движется, употребляется, а то, что не движется – расшевеливается и употребляется…
Примечания
1
Герой ошибается. С латыни «гумус» переводится как «земля».
2
Xер – одна из букв в алфавите до октябрьской революции. Слово «похерить» в первоначальном смысле означало перечеркнуть лист договора крестом.
3
Имеются в виду дети пяти-семи лет.