Книга Культурная революция - Михаил Ефимович Швыдкой

которых она появилась на свет. Настоящее искусство – даже если оно консервативно – не может быть подражательным. Не может быть дидактически унылым. И, конечно, любая нормативная эстетика – лишь временные правила творчества. На год или на пятьдесят лет – это уже другой вопрос. Но всегда временные, призванные решать не только эстетические, но и внеэстетические задачи.

В прежние советские, да и досоветские времена много рассуждали о соотношении положительных и отрицательных персонажей в произведениях искусства. Добро должно было непременно побеждать зло. Если не в жизни, то в искусстве. Поэтому одной из основных художественных проблем была проблема финальных эпизодов спектакля. Казалось, если искусство будет прекраснее реальности, то оно неизбежно ее преобразует, усовершенствует. Многие советские идеологи так и не поняли до конца, почему художники стремились отражать правду повседневного бытия, не боялись того, что потом, в постсоветские годы, обобщат словом «чернуха». На самом деле все не то чтобы уже совсем просто, но и не слишком сложно.

Когда пытаюсь унять страдания близких мне и уже совсем немолодых людей, приблизившихся или перешагнувших рубеж девяти десятков лет, нередко прошу их взглянуть на свою боль глазами тех, у кого она еще больше. Тех, кто живет много хуже и тяжелее. Не знаю, насколько это облегчает их страдания. Но все-таки, смею думать, помогает с ними справляться. Когда люди видят в искусстве счастливую жизнь других людей, они от этого не становятся счастливее. Для пробуждения душевных сил необходим катарсис. Он рождается только в сопереживании чужому горю, что кажется горше твоего.

Так что не торопитесь с выводами. Наше общее человеческое бытие мудрее каждого из нас. Оно способно совершать повороты, о каких мы не могли и мечтать. Оно наделило нас такой внутренней силой, что способна преодолевать любые предлагаемые обстоятельства. Главное – расслышать эту величественную и полную надежд музыку бытия. Она может звучать весело и радостно.

С Новым, 2014 годом!

Декабрь 2013

Похищение Европы

Темпера Валентина Серова «Похищение Европы», одна из шести (и, возможно, лучшая) написанных гением русской живописи на известный по античным мифам сюжет, стала бесспорным украшением выставки работ из частной коллекции Вячеслава Кантора, представленной в ГМИИ имени А.С. Пушкина. При том что в этой экспозиции, названной самим коллекционером и музеем «Отечество мое – в моей душе» (цитата из Марка Шагала), не было второстепенных вещей, каждая шедевр, именно от «Похищения Европы» я просто не мог оторваться. И не только потому, что на моих глазах разворачивалась борьба за эту картину, которая по просьбе владельцев довольно долго находилась на хранении в Третьяковской галерее, но в конце 90-х годов прошлого века оказалась в коллекции В. Кантора из-за того, что у нашего государства тогда не оказалось денег на ее покупку.

Просто еще в детстве, когда увидел этот шедевр В. Серова сначала в Третьяковке, а потом и в Русском музее, я никак не мог понять, как это можно похитить целый континент и утащить его куда-то за три моря. И почему эта прекрасная дева, сидящая на спине у быка, называется Европой. Не скрою, только в отрочестве я узнал, что красавица Европа – это одна из двух дочерей сидонского царя Агенора, которой увлекся великий Зевс и увез ее из Малой Азии на остров Крит, где она родила ему трех знаменитых сыновей, а потом вышла замуж за бездетного критского царя Астериона, сохранив его имя в вечности.

Сегодня, когда само слово «Европа» используют размашисто-нигилистически, а фарсово-бытовое словосочетание «евроремонт» пополняется гротесково-воинствующими «евробандитами» и «еврохулиганами», мысль о новом похищении Европы, ее ценностей, фундаментально важных не только по обе стороны Атлантики, но и на берегах Черного моря и Тихого океана, не оставляет меня. Какие бы политические цели ни преследовали Евросоюз и США на Украине, как бы ни было важно для России сохранение исторических, глубинных (а не только экономических или политических) связей с украинским народом, сама коллизия эта, сколь драматичной она бы ни была, не должна разрушить ту фундаментальную европейскую традицию, которая во многом сформировалась под влиянием христианских ценностей и высокой гуманистической идеологии. Ту традицию, от жизнеспособности которой во многом зависит мировая симфония, как сказали бы греки.

У России и у Евросоюза есть свои, часто несхожие прагматические интересы, которые могут приводить к различного рода политическим конфликтам и кризисам. Но это вовсе не означает отторжения России от европейской цивилизации, России от Европы. В записях лекций по всеобщей истории В.О. Ключевский, один из самых глубоких русских мыслителей, размышляя о судьбах Европы, ее взаимоотношениях с Россией, довольно часто в скобках конкретизировал: (Западная) Европа. Он представлял Россию как Восточную Европу со всеми ее цивилизационными особенностями. Но прилагательные географического свойства не отменяли общего существительного. Даже Н.Я. Данилевский, разработавший методологию культурно-исторических типов, особых систем, выполняющих собственную миссию в развитии человечества, резко противопоставляющий славянский мир западноевропейскому, не мог не отмечать византийского влияния на развитие России. Того влияния, которое было связано, пусть и опосредованно, с греко-римской цивилизацией. И те русские мыслители, которые мучительно пытались найти спасительный «третий путь» для России, путь между Западом и Востоком, неизбежно упирались в корневую систему христианских ценностей. Еще до раскола христианской церкви эти ценности в ортодоксальной греко-византийской интерпретации принесли в Киевскую Русь монахи, которых почитают своими соплеменниками и в Болгарии, и в Моравии, и в Македонии. Примечательно, что Н.Я. Данилевский, настаивая на том, что романо-германская цивилизация, в его понимании истинно европейская, враждебна славянской и русской цивилизации, рассуждал о Средиземноморье как о колыбели европейских представлений о мире. Но ведь именно из Средиземноморья пришла в Русь новая вера, которая на тысячелетия предопределила нашу духовную жизнь. И не с Петра I определяются наши отношения с Европой. Можно вспоминать о неудачных брачных притязаниях Ивана Грозного на Елизавету I как об историческом анекдоте, но в них был и прагматический смысл. Западная политика Алексея Михайловича Романова во второй половине XVII века была последовательной и эффективной. Замечу, что именно при отце Петра I произошло радикальное обновление церкви по греческому образцу. Москва утверждалась как «Третий Рим» – как город, который был центром европейской культуры. Вспоминаю все это вовсе не для того, чтобы начинать новый виток дискуссии на тему «Россия и Европа», для этого есть люди поумнее меня. Но было бы несправедливо не вспомнить, что славянский мир, страны Восточной и Центральной Европы вместе с Россией внесли огромный вклад в развитие общей европейской цивилизации. Эти великие духовные ценности не могут быть собственностью политических или экономических объединений, пусть и обладающих