Книга Темная любовь - Нэнси Коллинз

Павильонная съемка. Вестибюль. День.

Психо выходит, не обращая ни малейшего внимания на кричащегоот ужаса Охранника.

Натурная съемка. Здание офиса. День.

Психо проходит мимо пустой полицейской машины — дверинастежь, мигалка крутится.

Натурная съемка. Улица. День.

По пути домой Психо наблюдает за парой кроликов, резвящихсяв витрине зоомагазина. Достав пистолет, изрешечивает стекло пулями. КРУПНЫЙПЛАН разлетающихся осколков.

Натурная съемка. Многоквартирный дом. День.

Психо лениво подходит к подъезду. У него был долгий итрудный день.

Натурная съемка. Лестница. День.

Психо перешагивает через тело Молочника, стараясь ненаступить в лужицы молока, разлившегося по полу.

Павильонная съемка. Спальня. День.

Открывается дверь, и Психо входит в комнату. Устало отбрасываеторужие. Берет в руки краску-спрэй и рисует могильный крест на календаре —против даты "Четырнадцатое февраля".

Измученный, мокрый от пота, он раскидывается на кровати — и,в МЕДЛЕННОМ НАЕЗДЕ КАМЕРЫ, уставляет взор в пространство.

ПОСТЕПЕННОЕ УКРУПНЕНИЕ КАДРА.

Психо закрывает глаза. Сначала тихо, а потом ГРОМЧЕ звучитмузыка старая, совершенно заезженная запись песни "ЗабавныйВалентин".

Павильонная съемка. Лестница. День.

РУЧНАЯ КАМЕРА мечтательно, мягко НАПЛЫВАЕТ нашевельнувшегося Молочника.

Павильонная съемка. Здание офиса. Ступеньки лестницы. День.

НАПЛЫВ на Женщину-полицейского. Она приподымается, пытаясьвстать.

Натурная съемка. Парк. День.

НАПЛЫВ. Пожилая пара начинает двигаться.

Павильонная съемка. Спальня. День.

В РАПИДНОМ УКРУПНЕНИИ лицо Психо.

Павильонная съемка. Лестница. День.

Молочник встает. Нажимает кнопку звонка квартиры СОСЕДКИ.Дверь открывает сочная дамочка лет сорока. Открывает — и впивается в негострастным поцелуем.

Натурная съемка. Улица. День.

Симпатичный черный СТАРШЕКЛАССНИК в спортивной курткеподнимает учебники упавшей Старшеклассницы. Она, слегка смущенная, сидя натротуаре, проверяет свои ролики.

Старшеклассник: С тобой все в порядке?

Старшеклассница: Все нормально.

Он помогает ей встать, все еще держа учебники.

Старшеклассник: Я это понесу.

Павильонная съемка. Вестибюль. День.

В открывающихся дверях лифта — Мальчик и Девочка. Онивыходят, держась за руки.

Натурная съемка. Парк. День.

Старик обнимает свою спутницу. Она кладет голову ему наплечо.

Натурная съемка. Здание офиса. День.

Мужчина-полицейский достает из-под сиденья машины шелковую,в форме сердца, коробку шоколадных конфет и протягивает ее своей напарнице.

Павильонная съемка. Спальня. День.

В КАДРЕ — КРУПНЫМ ПЛАНОМ — лицо Психо. Он усмехается.

Натурная съемка. Зоомагаэин. День.

В КАДРЕ — вполне целая витрина, а в ней — пара кроликов,окруженная несметным количеством крольчат.

Павильонная съемка. Спальня. День.

КАМЕРА ПОСТЕПЕННО ОПУСКАЕТСЯ на идентификационную бирку нагруди Психо. КРУПНЫМ ПЛАНОМ — выбитые личный номер и имя: КУПИДОН ЭРОС.

Финал. Музыкальная тема, постоянно присутствовавшая назаднем плане, теперь ЗВУЧИТ ГРОМКО: "Каждый день для нас — Валентиновдень…"

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Кейт Коджа

Па-де-де

Нравилось, когда они — юные. Юные принцы. Нравилось, когдаони юные… но это только если могло вообще что-то нравиться. Сейчас — вот прямосейчас — она закончила с мужиками постарше. С умными мужиками. С теми, которыезнают, что говорят. Которые улыбаются этими самыми улыбочками, стоит ейзаговорить о страсти, стоит сказать, что ведь есть же разница между голодом илюбовью. А юные — они не улыбаются, а ежели и улыбаются — то по-другому.Трогательно-удивленно. Они не видят. Они сомневаются. Они не понимают. Онизнают, что ни черта не знают. Они знают — есть еще чему поучиться.

"Учиться чему?" Это — голос Эдварда. Норовитвырваться из клетки, в которую заключен памятью, низкий голос, глубокий. —"Да чему тут можно научиться?" Тянется за бутылкой, за стаканом.Наливает — только себе. "И кто учить-то будет — ты, что ль?"Усмехается. Так бы насекомое усмехнулось. Глаза — пустые, кукольные у негоглаза, куклам такие из металла делают, металл — это оружие, от ножа рожденное.Вот — смотри. Простыни на постели — нежнейших оттенков пастели, скомканные какпопало в ногах кровати, шикарной, под балдахином, не кровать — испанскийгалеон, от первой жены осталась, и простыни тоже, на заказ сделанные. Все —подарок на свадьбу от тещи. Адель — так ее звали. Он любил выговаривать этоимя, любил воображать — а может, не воображать вовсе, а вспоминать? — кактрахался с нею, как переползал от матушки к дочке. Ночью, ночами, семярастекалось меж четырех раздвинутых ног, и Алис, тихоня, в подметки в койке негодилась, Эдвард говорил, роскошной Адели, Адели — бывшей прима-балерине,Адели, которая весь мир объездила, в Париже жила, в Гонконге, биографиюБаланчина написала, Адели, что с двадцати одного года ничего, кроме черногоцвета, не надевала. "Не пойму тебя, — это Эдвард говорит, голова откинута,колени — в раскорячку, член — короткий и толстый, болтается вроде и ни при чем,как недоеденная сарделька, — чему ты сможешь научить меня? Не находишь,деточка, что это малость абсурдно?"

"Нам всем есть чему поучиться". — И она смеется, ивыходит из комнаты, и возвращается с книжкой "Я и Баланчин": наобложке спереди — Баланчин (в цвете), сзади — Адель (черно-белая). "Ты вотэто бы почитал, — и она сует книжку ему в руки. — Понял бы, как многого незнаешь". А он дышит перегаром, поудобнее устраивается на кровати, стаканна груди, и грудь широченная, грудь волосатая, звериная, нравится ему вот таклежать нагишом под открытыми окнами, и он лежит себе, ее созерцая, и вдруг —"Холодно тебе?" Это он говорит, видит, как она мерзнет, как все мышцысводит. "Озноб у тебя?"

Что она скажет? Можно — да, можно — нет, можно и вовсе —"а не пошел бы ты…", да есть миллион разных ответов, но в итоге онане ответит вообще ничего, ни черта она не скажет, уйдет. Оставит его валятьсяпод балдахином, найдет собственное место, пространство, будет жить наверху, надсвоей студией. Танцевальная студия. Она там сто лет была, а теперь вернулась —может, через пару месяцев будут деньги, хватит, может, на то, чтоб включитьотопление, чтоб горел свет, чтоб продолжать жить. Продолжай, не останавливайся— это девиз у нее теперь такой, ее мера мира, двигайся, ты только двигайся. Ане стара ли ты для балета? Слишком долгий перерыв, слишком многое забыто, ужене восстановишь. Не потеряла ли ты грацию измученного тела, тела, которое лишьинструмент воли к движению? Ну, уж нет. Есть руки, есть ноги, есть спина (можеттянуться, может и изогнуться) — можешь двигаться, будешь и танцевать.