Книга Марь - Алексей Воронков

А конфликты эти известное дело, из-за чего происходили. Столько лет прошло после выхода постановления об оседлости, а поглядишь – как было, так все и осталось. Вместо того чтобы строить себе дом, многие тунгусы тратили деньги черт знает на что, продолжая жить в своих чумах. Начинаешь как кредитный инспектор стращать иного такого законом, а он на оленя – и к районному начальству: так, мол, и так, работник банка пугает, что отберет у меня ружье, а это ведь главное орудие моего промысла. Как без него я буду жить? Начальство слюной на инспектора брызжет: зачем, мол, людей пугаешь? А время-то было серьезное – Сталин еще был жив. Вот и крутились инспектора между молотом и наковальней. Ведь цель банка известно какая – не дать пропасть ни одной государственной копейке. А тут сотни тысяч рублей на ветер… Насмерть стояли.

Но о том не расскажешь этому молодому тунгусу, что сидит подле тебя, – может не все правильно понять. А Волину хочется остаться с ним друзьями. Глядишь, и на охоту когда вместе сходят. А этот Ерёма Савельев, если верить тому, что о нем говорили на совещании, охотник знатный. В прошлом году больше всех соболиных шкур в округе сдал. А, кроме того, на его счету десятки голов добытого крупного зверя. Значит, походить с ним по тайге будет одно удовольствие, подумал Николай Иванович.

– Ты вот говорил, деньги на дорогу даешь, а нужна ли она?.. – неожиданно прервал его размышления Ерёма. – Кому от нее хорошо будет? Нет, нашему народу она не нужна, – заключил он.

Волин поднял глаза и внимательно посмотрел на него.

– Темный ты человек, товарищ Савельев! – наконец заявляет он. – В перспективу не смотришь, вчерашним днем живешь… Вот ты спрашиваешь, зачем я даю деньги на строительство… Да не я их даю, а государство. Нужна нам, понимаешь, железная дорога эта. Потому и строим.

– А как же мы? Как же зверь? – не понимает Ерёма смысла его слова. – Мы-то куда денемся?

Волин улыбается.

– Да вы в городах будете жить, в прекрасных квартирах. И вам уже не нужно будет по тайге бродить в поисках пропитания. Все в магазине будет, – с жаром произносит он и вдруг замечает, что его слова лишь привели в смятение тунгуса. – Что, не нравится такая жизнь? Да вы просто ее еще не знаете. Ну ничего, разок в горячей ванне помоетесь – и все… И не захотите уже жить по-другому.

Ерёма меняется в лице. Теперь он уже не тот смятенный и растерянный тунгус, каким он выглядел лишь минуту назад, его глаза горят ненавистью, и сам он будто бы ощерившийся зверек, готовый вцепиться тебе в горло.

– Нет, не то ты говоришь, начальник, не то! – воскликнул он. – Тайгу нельзя трогать, это грех! Звери умрут, народ наш умрет. Этого вам надо?

Волин замахал на него руками.

– Чудак ты человек! – пытается защищаться он. – Мы ведь как лучше хотим…

И тут он ловит себя на мысли, что сам не верит в то, что говорит. Бывает такое, когда человек вдруг начинает сомневаться в своих собственных принципах. А ведь прав этот парень, думает Николай Иванович. Мы и впрямь спешим уничтожить тайгу. Нам, понимаешь, все мало, нам больше давай. А эти люди куда пойдут? У нас хоть города есть, а у них, кроме тайги, ничего…

– Послушай, может, еще выпьем? – чтобы как-то разрядить обстановку, предлагает Волин. Но Ерёму уже ничем не пронять – насмерть обиделся.

– Однако ты меня не понимаешь, начальник… – с горечью произнес он. – Ладно, пойду я. А то влетит мне от начальника – шибко влетит. Наверное, потерял уже меня…

На этот раз Волину не удалось удержать Ерёму. Ушел тунгус. Ушел обиженным и подавленным. Что-то я не то сказал, в сердцах решил Николай Иванович. Не надо мне было так…

Глава шестая

1

Не успел Ерёма вернуться из области, как его послали в район. Нужно было какие-то бумаги подписать в райзаготконторе. А так как бригадира зверовиков лось зашиб на охоте, это важное дело было решено поручить Савельеву. Так всегда: чуть что – так Ерёма… Среди охотников это был большой авторитет, хотя сам он за почестями не гнался. Жил себе по совести и никому не мешал. Даже на собраниях, где обычно ругали пьяниц или решался вопрос, кому выдать премию, в основном отмалчивался. Сидел себе погруженный в свои мысли, ни одну из которых он не хотел вытаскивать на свет. А зачем? У людей и своего ума хватает. Это когда кто-то в своих извилинах начнет плутать, тогда можно его и поправить. Коль поймет – хорошо, а нет – самому же хуже будет.

Райцентр – это большой поселок, где было полно всякого разного люду. Было там, как положено, и начальство, были лесозаготовители, торгаши, метеорологи, шоферня, учителя, доктора… В общем, не чета Бэркану с его невеликим населением. Здесь и школа большая двухэтажная, и больница на несколько десятков коек, и Дом культуры с большим зрительным залом, куда постоянно завозят кино. И жилища здесь другие. Нет, изб из кругляка тоже хватает, но есть и кирпичные дома, в которые, поговаривают, тепло от местной кочегарки скоро проведут. Вон уже провели его в «партейный» дом, где живет начальство; и в райком провели, и в школу. Глядишь, через пяток лет и других теплом обрадуют. А так пока все то же, что и в любом таежном поселке: все тепло в домах от дров, что лежат в высоких поленницах вдоль изгородей и духом своим смоляным округу опьяняют. Так бы ничего, но ведь столько забот. Дрова-то сами собой не появляются на свет. Процесс здесь долгий и муторный: лес еще свалить надо, обрубить ветки, привести бревна к своей хибаре, распилить, поколоть. Не каждому это под силу. Здесь сноровка нужна и терпение, а к этому с детства привыкают. Поэтому трудно бывает обслужить себя человеку, который никогда всем этим не занимался, однако решил жить в тайге. Ерёма не раз наблюдал, как иной молодой специалист, которого после учебы послали на отработку в эти места, пока наколет дрова, столько слез да пота прольет – не позавидуешь. Но это хорошо еще, если наколет, а ведь бывает, что и не удается. Порой не одно топорище сломает, а дело так и не сдвинет с места. Вот и идет ночью воровать у соседей поленья – не погибать же в холоде. Иные это видят, но молчат. Жалеют молодь.

Дела свои Ерёма обделал быстро. Благо все начальство в заготконторе было на месте.

– А вон и Еремей Батькович, наш знатный охотничек! – увидев его в коридоре одноэтажного барачного вида здания, приветствовал его главбух Лемейкин. – С чем пожаловал? Сезон вроде как еще не начался, сдавать нечего.

– Бумаги мне какие-то надо подписать…

– А-а… А ты уполномочен?

– Конечно! У меня и документ с собой имеется.

– Тогда пройди к директору. Если что, заходи, я буду на месте.

Ерёма плохо разбирался во всей этой казенной бухгалтерии, однако бумаги, что ему подсунули, подписал. Потом окажется, что зря он это сделал, потому как заготконторские снова решили их надуть, снизив расценки на продукцию. Ну а подпись под бумагами, поставленная Ерёмой, лишала охотников права бороться за справедливость. Это им здешний юрист внушил такую мысль, а эвенки – люди законопослушные, и они не привыкли обсуждать то, что им начальство говорит. А у тех так: поставил свою закорючку под бумагой – значит, сиди и не вякай. В следующий раз умнее будешь. А будет ли? Знаний-то в финансовых делах никаких. Но это одно. А бывало, что напоят представителя колхоза до соплей – тот по пьяной лавочке и подпишет все, что ему подсунут. Скорее всего, и бригадир-то зверовиков Пашка Васильев нынче сбрындил неспроста, сославшись на увечье. Ведь в прошлый раз его так накачали, что он даже не помнит, как домой возвратился.