Книга Здесь и сейчас - Энн Брашерс

Уже в первую неделю пребывания здесь я стала кое-что подозревать. Сначала — темно-синяя спортивная куртка с надписью большими буквами «Нью-йоркские гиганты» на спине. С собой такую вещь мы не могли переправить. Вероятно, меня нашли в этой куртке уже вскоре после прибытия. И мама, и миссис Синтия, и мистер Роберт все приставали ко мне, откуда да откуда у меня эта куртка, а я и сама не знала откуда. Они думали, что я обманываю их или что-то скрываю, но это было не так. Я и до сих пор не знаю, откуда она взялась. Честно, все это для меня самой загадка.

Дело в том, что мне полагалось избавиться от нее, но я сохранила эту куртку, завернула в пластиковый пакет и засунула на самую верхнюю полку шкафа. Сама не знаю, зачем я ее сохранила. Но мне кажется, с этого и началась моя тайная жизнь, исполненная уловок и хитростей. Если тебя постоянно в чем-то обвиняют, то в конце концов начинаешь и в самом деле так себя вести.

Потом — непонятные цифры. Меня нашли в этой несчастной, неизвестно откуда взявшейся куртке, а на руке обнаружили написанные кем-то большие черные цифры. Конечно, все очень странно. Но я действительно понятия не имею, откуда у меня на руке взялись эти пять цифр. Мистер Роберт, мама и все остальные тоже не могли ничего понять и были явно расстроены. Я поклялась, что их написала не я. Думаю, они поверили, потому что почерк был точно не мой. Но я не предложила им никакого объяснения, и все сочли меня чрезвычайно трудным ребенком.

Мистер Роберт еще не очень шумел, но вот миссис Синтия испугалась не на шутку. До сих пор помню, как я смущенно смотрела на цифры, а она орала на меня, что они, мол, въелись мне в кожу и теперь их ничем не отмоешь. Помню, как она оттирала цифры жесткой губкой чуть не до крови. Мне приказали носить одежду только с длинным рукавом и никому не показывать надпись, но Кэтрин я все-таки показала. А потом мама в течение нескольких дней каждый вечер пыталась стереть цифры в умывальнике, пока не добилась своего. Такие вот упрямые цифры. Отпечатались в моей памяти навсегда.

22 декабря 2011 года

Дорогой Джулиус!

Прошлой ночью ты опять мне приснился. Возможно, потому, что я всегда засыпаю, не закончив письма к тебе. Я всегда пишу, когда уже поздно, и свет выключен, и глаза мои чаще всего закрыты на всякий случай. Так что не удивляйся, что у меня почерк — полный отстой! «Отстой» — значит «ужасный». Здесь все так говорят.

Все люди здесь пользуются компьютерами. Помнишь, как папа рассказывал нам, что это такое? Честное слово, все время сидят, прилипнув к экрану, и не могут оторваться. Учителя, узнав, что мне очень нравится писать от руки на бумаге, смотрят на меня как на дикаря. Миссис Шарф говорит, что в будущем на бумаге писать уже не будут и что я не должна отставать от остальных.

Вчера мы развесили лампочки по всему фасаду дома и купили елку, настоящую, поставили ее в доме и тоже украсили лампочками. Потому что наступает Рождество, а здесь это очень большой праздник. Я плохо знаю, что он означает, думаю, мама тоже, но все соседи делают то же самое.

Мама расстраивается из-за меня, сердится, что я много гуляю. Она говорит, что дети здесь так не делают, и это правда. Они сидят дома, смотрят телевизор или сидят за компьютером, играют в компьютерные игры или болтают по телефону. И это вовсе не потому, что гулять здесь опасно или им запрещают родители. Гулять можно где угодно и когда угодно. Родители вовсе не прочь, чтобы дети гуляли. Но они сами хотят сидеть дома.

С любовью,

Пренна.

Глава 6

На следующее утро я захожу перед школой к Кэтрин. Она открывает дверь и по моему лицу сразу видит: что-то случилось. Смотрит мне в глаза, но спросить не решается.

Я иду за подругой в ее комнату. Отец Кэтрин уже ушел на работу.

Ломаю голову, как это рассказать, какими словами.

— Ты Бена Кеноби знаешь? Ну, он возле магазина все ошивается?

— Да.

— Совсем из ума выжил.

— А что такое?

— Говорил мне какую-то чушь про какое-то преступление, про то, что надо его предотвратить, что знает, когда оно произойдет… Не помню… Забыла… Где-то в середине следующего месяца.

Проговариваю все это как можно более небрежным тоном, но глазами даю знать, что это очень важно.

Кэтрин неуверенно кивает. Она знает про мои цифры. Но я не уверена, увидит ли она здесь какую-то связь. Незаметно для постороннего глаза скребу себе руку.

— Конечно, я сразу испугалась и сбежала от него, он вел себя совершенно дико. Не верю ему ни капельки. — Последние слова произношу с убежденностью, опять же для тех, кто, возможно, слушает.

Кэтрин, похоже, пытается что-то сообразить. У нас с ней свой, тайный способ разговаривать, специальный код, что ли, мы пользуемся им, когда надо поговорить о родителях, или о членах Совета, или даже об Итане. Теперь надо как-то ухитриться сообщить, что опекающий меня член Совета еще никак не отреагировал.

— Мистер Фазанелли на завтра ничего не задал, — говорю я.

— Это хорошо, — отвечает она.

— Подожди, еще задаст. На выходные задаст в два раза больше.

Сразу после школы звонит мобильник.

— Здравствуйте, мистер Роберт, — начинаю я. — Что-нибудь случилось? — Сердце стучит, как молот по наковальне.

— Понимаешь, Пренна, не хочу дожидаться нашей обычной встречи, хочется сразу спросить про твой разговор с этим бездомным… Как его… Ты, кажется, очень с ним подружилась?

Лихорадочно пытаюсь понять, что означает его тон. Мама бросает на меня из кухни вопросительный взгляд.

— У тебя что-то стряслось? — спрашивает она.

Когда-то мистер Роберт мне даже нравился. Я была очень рада, когда меня приписали к нему, а не к миссис Синтии. У него круглое дружелюбное лицо, он всегда носит яркие галстуки, с радугой или лягушками, что меня очень забавляло. Вопросы задает всегда таким заботливым, сочувственным тоном.

— Сказать по правде, мистер Роберт, разговор был довольно неприятный, — серьезным голосом отвечаю я.

— Нелегко тебе было, наверно. — (Я так и вижу его лицо, когда он произносит это.)

Ну да, покровительственно хмурится. Возможно, потирает свой жирный подбородок, лицо озабоченное. Аарона Грина тоже он опекал. И с ним тоже так разговаривал. Но еще задолго до гибели Аарона я перестала доверять мистеру Роберту, уже не верила, что он искренне заботится обо мне. Думаю, на это как-то повлиял его жесткий, исключительно деловой подход к устранению мертвого тела в случае моей смерти, когда я была больна.

— Ну, вы же меня хорошо знаете, — весело говорю я. — Я всегда стараюсь быть внимательной к людям. Я считаю, что это очень важно, и мы об этом много с вами говорили, но сейчас я думаю, у меня нет больше повода относиться к нему по-дружески.

Изворачиваюсь и лгу, так что саму тошнит, но, к счастью, мистер Роберт тупой как бревно. Ведь сами научили нас врать, сделали нас притворщиками и симулянтами. Чего же еще им ждать?