Книга Загадочный город - Эндрю Кальдекотт

Единственный в Ротервирде паб «Душа подмастерья» стал конечным пунктом назначения. На вывеске заведения красовался путешественник, прижавший ладонь к уху, будто собиравший секретную информацию. Ниже значилось имя хозяина Билла Ферди, создателя столь любимого всеми сорта пива «Особое крепкое». Общему стилю заведения соответствовали белые оштукатуренные стены с темными дубовыми балками; в просторной комнате стояло несколько накрытых столиков, расположенных между ломящейся от посетителей барной стойкой и горящим камином. С одной стороны находились кабинки, где играли в настольные игры. Ковры устилали холодный плиточный пол.

К Облонгу сразу обратился стоявший за барной стойкой крепкий мужчина с дружелюбным выражением лица и картавым деревенским выговором.

— И кто же вы такой? Об этом меня уж точно будут расспрашивать.

— Я — новый учитель.

— А я — Билл Ферди. — Своим мощным рукопожатием хозяин паба едва не перетащил Облонга через стойку. — Уж не историк ли случаем?

— В самую точку, — сказал Облонг.

— Ну что ж, самое время — в статутах говорится, что мы не можем обходиться без историка больше одного семестра. Как бы там ни было, нужно благодарить Бога, что вы не похожи на того парня, Фласка, — произнес Билл Ферди и тут же прижал палец к губам в жесте самобичевания. — Упс, только не проболтайтесь об этом. Первая пинта за счет заведения, господин историк.

— А почему паб назвали «Душа подмастерья»?

— На старом наречии «душой» называли пену, пузырьки и пивные дрожжи. И еще суть вещей. Все, чего просит душа подмастерья, верно?

Пока Облонг согласно кивал, в паб вошел Стриммер с коллегой-ученой из Северной башни Виксен Валорхенд. Стриммер локтем оттолкнул Облонга в сторону.

— Где ваши манеры, мистер Стриммер, а? — возмутился хозяин.

— Он — всего лишь историк.

— Так же, как я — всего лишь хозяин паба, а вы — ученый, что с того? — Ферди упер в бока свои здоровенные кулаки.

Чтобы не спровоцировать конфликт, Облонг отступил в противоположный угол, безуспешно пытаясь подвести итоги своей прогулки в стихах. Во всяком случае, теперь он знал, как звали его предшественника: Фласк. Между делом он поймал взгляд старика, сидящего в тени в самом дальнем конце комнаты, — тот, правда, был скорее любопытным, чем враждебным.

Подняв взгляд снова, он увидел, что наблюдатель исчез.

— Они бы ни за что не рискнули взять очередного Фласка, — пробормотал Стриммер, уставившись в свой стакан с пивом и краем глаза поглядывая в сторону Облонга. — Но выбрать этого идиота?

— Один раз обжегшись, дуют на воду, — согласилась Валорхенд.

Стриммер полагал, что его бывшая ученица, физик, а теперь еще и самый молодой сотрудник из персонала Северной башни, все еще оставалась под его влиянием, несмотря на то что он так жестко и резко прервал их недолгую интимную близость. Его привлекало ее умение лаконично выражать свои мысли, ее серо-зеленые глаза и медно-рыжие волосы. Виксен-лисица, как прозвали ее еще в школе за независимый характер и цвет волос.

— Но зачем же впускать чужака еще и в поместье? Какую игру затеял Сноркел? — спросил Стриммер.

— Ну, тот-то чужак выложил кругленькую сумму. Я видела его машину — черную блестящую громадину. Для Сноркела это сулит новые возможности, вот в чем дело.

У Стриммера загорелись глаза. Этот его взгляд Валорхенд знала очень хорошо. Стриммер учуял неплохие перспективы.

— Интересно, откуда Фласк знал, что незнакомец решит занять поместье?

— Фласк всегда говорил: «Узнай прошлое, чтобы предсказать будущее». Может, он был прав.

— Пустые сентенции, — с пренебрежением отмахнулся Стриммер.

— А еще Фласк говорил, что незнакомец захватит город, и это логично — с чего бы еще кому-то сюда перебираться? Его привлекает наша независимость; он жаждет власти. — Валорхенд и сама уловила несоответствие в своих последних словах, но решила не раскрываться.

Зачем чужаку могло понадобиться управление городом? Деньги ему были не нужны, да и местных жителей он не знал. Согласовал ли чужак эту бессмысленную атаку с кем-нибудь другим? Валорхенд решила, что скорее нет; она успела разглядеть его лицо за стеклом «роллс-ройса», и этот человек не показался ей пешкой.

Стриммер недооценивал Валорхенд. Он и понятия не имел, что она ведет двойную жизнь, что ею управляют личные амбиции, направленность которых, правда, была еще не совсем понятна ей самой. Она разговаривала с Фласком и некоторые выводы из бесед оставляла при себе. Ей было интересно, до чего еще докопался Фласк и какое отношение эти открытия имели к его исчезновению.

За резными стенами, колоннами и наличниками Эскатчен Плейс проживал Мармион Финч, владелец единственной наследуемой должности в городе, герольд Ротервирда. Один Финч сменял другого, а за вторым приходил третий, и так далее, как показывала длинная портретная галерея в мрачных коридорах.

Его официальные обязанности, отмеченные в тяжелой двадцатичетырехтомной книге ротервирдских «Исторических предписаний», имели оттенок старомодной формальности. Он нес ответственность за резьбу, украшающую городские крыши, за балюстрады, дверные молотки и флюгеры — разные семьи имели разные права на гравировку тех или иных эмблем. Кроме того, он контролировал количество самих эмблем, и его согласие было обязательным условием повышения какого-либо подмастерья до уровня мастера-резчика. У него было право вето на сооружение новых зданий, хотя по молчаливой договоренности он редко им пользовался. Ему было поручено вести и хранить книги с регистрациями рождений и смертей. Он определял даты праздников и прочих ритуалов — задача, для которой требовалось лишь самое элементарное знакомство с лунным календарем.

Помимо этого должность накладывала обязательства, о которых широкая общественность Ротервирда не знала: у Мармиона Финча хранился единственный экземпляр Ротервирдского статута, который содержал таинственные условия, вследствие которых долина получила свою независимость, и только ему разрешалось читать этот статут, так как он один освобождался от подчинения «Историческим предписаниям». Он свято хранил исторические записи, целые стеллажи бумаг, в архиве, грандиозной библиотеке в самом сердце Эскатчен Плейс, которой мог пользоваться лишь он сам.

Он держался особняком и в других аспектах жизни, подчинившись наставлениям отца жениться из социальной необходимости, а не по любви: миссис Финч оказалась настоящим снобом и попала под очарование сноркеловского кружка. Под ее давлением их общий сын и наследник получил схожие приоритеты, и в результате работа сделалась жизнью Финча.

В тот вечер, когда Облонг совершал свою разведку, все тома ротервирдских «Исторических предписаний» лежали перед ним распахнутые, занимая шесть столов между рядами архивных книг. Финч прочесывал их один за другим в тщетных попытках обнаружить хоть один закон, запрещавший открывать поместье, или, при отсутствии такового, закон о запрете продавать недвижимость чужакам.