Книга Епистинья Степанова - Виктор Конов

В утешение оставили кубанцам право выбирать куренных атаманов, местную власть, но выбирать — из числа старшины.

Понадеялись потомки вольных запорожцев на своих начальников и упустили волю.

Нескладно получилось у них и с землей.

Многие из казаков еще в Запорожье селились на хуторах в степи, где заводили семьи и большое хозяйство: стада скота, птицы, растили хлеб. Для работы нанимали бесправных беглых крестьян или своих бедных собратьев-казаков. И как только сорок куренных обществ получили свои земельные угодья на Кубани и стали основывать поселения, богатые и просто ловкие казаки ринулись в степь, захватывая лучшие участки земли и строя на них хутора. Началась хуторская, а точнее, земельная лихорадка.

«Порядок общей пользы» попытался придать этому ажиотажу черты законности. В нем говорилось, что право на хутора, мельницы, рыболовные заводы имеют те старшины и казаки, которые лично участвовали в войне с Турцией. Но невозможно и некому было четко определить, кто участвовал, а кто не участвовал.

Старшине выгодна была путаница: под шумок, в неразберихе она вдоволь обеспечила землей себя и свою родню.

Особенно любили казачьи «вожди-наставники и попечители общих благ» селиться на Кирпилях. Места замечательные: далеко от беспокойной границы, но и не глушь, рыбная река, плавни, луга. Не стеснялись вожди-наставники иметь по два-три хутора.

Границы отводимых участков указывались широко и неопределенно. Немало участков заняли без всяких разрешений. Начались стычки владельцев хуторов, в которых побеждал сильный — более богатый, бесцеремонный и хваткий.

Земля считалась общей и принадлежала всем казакам, права личной собственности на землю вначале не было. Но где тут, в лихорадке, смотреть за правами, кто будет смотреть? Бери, не зевай, хватай, пока не поздно!

За начальством хлынули в степь рядовые казаки. Хутора в степи росли сотнями. Все больше и больше казаков переселялось в степь из куренных селений. Достать казаков с хуторов для несения службы стало почти невозможно, не хотели хуторяне покидать теплую хату и идти под пули горцев на границу. Посыльных прогоняли с хуторов.

Администрация войска начала многолетнюю войну с хуторянами, в основном с рядовыми казаками, сносила их хутора и возвращала в куренные селения. Отношения между старшиной и рядовыми стали еще хуже. Где уж тут «товариство»!

Разные были хутора, разные хозяева, но все они нуждались в рабочих, чтобы справиться с делами на нахватанной земле. В первые десятилетия казаки не только звали, приглашали, просили переселяться к ним, но и заманивали, даже воровали крестьян в ближайших губерниях, скрывали на хуторах беглых и «сумнительных» людей. Конечно, всех их заставляли работать на хозяина хутора.

Жадность не имеет пределов. Разбогатевшие хуторяне зарились на земли друг друга, покушались и на земли станичных обществ. Иногда станичные общие земли были так окружены землями богатых хуторян, что проезжать к ним или прогонять туда скот поневоле приходилось по участкам хуторян. Это приводило к столкновениям: хуторяне загоняли скот станичников или других хуторян к себе, если он оказывался на их участке, морили голодом, распарывали животы, обрезали соски у коров.

Распри в казачьей среде, доходившие до Петербурга, беспокоили царей, которым нужны были казаки как сплоченная и послушная военная сила, надежная стража границ.

Центральное правительство вынуждено было установить нормы землепользования для кубанских казаков: генералам — 1500 десятин, штаб-офицерам — 400, обер-офицерам — 200, рядовым казакам — 30. Но вскоре выяснилось, что по таким нормам на всех земли не хватает, и нормы уменьшили в два раза. Дележ земли не шел гладко: на удобных местах много людей и мало земли, на болотистых — наоборот.

После отмены крепостного права на Кубань хлынули переселенцы, крестьяне с семьями. Казаки не возражали против переселения ремесленников: кузнецов, плотников, портных, сапожников, сами они считали зазорным заниматься этими делами. Казаков устраивало, что «городовики» работали на них, без иногородних казакам не справиться с хозяйством. Но землю им не давали. Тысячи иногородних, людей мастеровых, дельных, снимали у казаков хаты, углы, сараи, жили бесправно, бессловесно, нищенски, а немало земли, особенно у офицеров, генералов, да и у некоторых станичных обществ зарастало бурьяном.

Нескладные казачьи порядки сдерживали развитие богатого края. К этому времени уже закончилась полувековая Кавказская война русского царизма с народами Северного Кавказа. Граница, которую обязаны были «держати» казаки, передвинулась, ушла далеко, нужда в казаках как пограничной страже отпала. Но они по-прежнему считались опорой престола, государства как военная и карательная сила.

К концу XIX века, ко времени появления на Кубани Рыбалко и Степановых, центральное правительство разрешило предоставлять иногородним участки для постройки хаты и хозяйственных помещений. Выделенную каждому казаку землю теперь можно было сдать в аренду и продавать даже лицам неказачьего сословия. Число иногородних на Кубани стало быстро расти, их стало уже немного больше, чем самих казаков, и все шли и шли на Кубань новые переселенцы.

Все прибывавшие сразу напитывались, наполнялись «духом вольности», духом казачества, но одним духом сыт не будешь. Жизнь быстро отрезвляла.

Населявшие станицы, города и хутора кубанцы делились по своему составу на неравные доли, как небрежно разрезанный, посеченный круглый пирог. Главное разделение шло в двух направлениях, как бы крест-накрест: казаки — иногородние и богатые — бедные. Были и другие деления, доли, ведь жили: ремесленники, крестьяне, рыбаки, рабочие, батраки, русские, украинцы, горцы, армяне, греки, немцы, священники, учителя, мужчины и женщины, православные, мусульмане, сектанты.

Богатые казаки и богатые иногородние, торговцы, землевладельцы, быстро нашли общий язык. А отношения между простыми казаками и иногородними, составлявшими основное население, стали напряженными, враждебными на радость богатым. Эта рознь была самой заметной, ведь небогатые иногородние жили, ходили рядом с казаками и могли переполнить станицы, как переполнили хутора, размыть казачество с его сильно урезанной волей и тающей землей. Иногородних проще было обвинить во всех своих бедах и неудачах, сорвать зло скорее на них, чем на своих братьях — богатых казаках, которые променяли казацкую волю на чины и ордена и предали общие казачьи интересы.

Упустили казаки волю, понемногу теряли и землю. Не получилось, как хотелось — уйти на окраину и в стороне от народа и государства устроить себе сытую и вольную жизнь. Вот и накалилась жизнь, обжигала.

Зацвел цветочек

Хмурая, но недолгая зима сменялась ранней южной весной, пышно цвели сады на хуторе и луга в степи, звенели жаворонки. Оттаивала, расцветала весной и замерзшая душа. А там лето и благодатная сытая осень… Приходили на хутор и снова уходили по домам мужики из других губерний, в надежде заработать денег на богатой Кубани, у казаков с толстыми кошельками, и поправить свои неважнецкие мужицкие дела… Изредка навещал Пестю Данила, не баловал, не размягчал.