Книга Большевики. Причины и последствия переворота 1917 года - Адам Б. Улам

Только тайные общества давали интеллигенции возможность относительно свободно общаться друг с другом. Правительство установило неусыпный контроль за деятельностью университетов и жесткий, унижающий человеческое достоинство режим работы для профессоров. Слыханное ли дело, чтобы на профессора, опоздавшего на лекцию, налагался штраф?! Все периодические издания находились под строгой цензурой, любой издатель и автор автоматически подпадали под подозрение. Белинский, никогда не опубликовавший ничего, что могло бы рассматриваться как противоправный акт в отношении государства, находясь при смерти, был «приглашен» в Третье отделение; присутствовавшие на похоронах агенты установили слежку за его друзьями. Кружки, группы друзей, собиравшиеся для дискуссий, и литературные общества, фактически превратившиеся в закрытые светские, стали единственными местами, где сравнительно свободно обсуждались западные теории и социальные проблемы самой России. Однако тайные агенты проникали даже в частные дома и дискуссионные группы. В надуманном мире Николая I дискуссионные группы могли незаметно перерасти в центры заговора.

Именно такой оказалась судьба кружка Петрашевского. Руководитель общества, М.В. Буташевич-Петрашевский, был из тех упрямых, язвительных натур, которые по складу своего бунтарского характера всегда будут рваться в бой. Во время учебы он курил только потому, что это было запрещено, но после окончания лицея тут же перестал курить. Когда Петрашевский узнал, что был наказан человек, не поприветствовавший встретившегося ему на прогулке императора, он тут же заявил, что, если бы с ним произошел подобный казус, он бы объяснил, что близорук, а императору следует носить на шляпе трещотку, чтобы преданные подданные могли узнавать его издалека.[18]

Так что нет ничего странного в том, что Петрашевский был признан неблагонадежным.

Достоевский и Салтыков-Щедрин, участники кружка Петрашевского, в немалой степени способствовали широкой известности этого общества. Кружок действительно заслуживает большого внимания историков, изучающих революционное движение, поскольку в нем были некоторые идеи и психологические особенности, получившие развитие в будущем революционном движении. Петрашевский, в отличие от декабристов, делал упор не просто на создании тайного общества, а на проведении пропаганды и агитации. В 1844—1845 годах он в соавторстве разработал невинно озаглавленный «Карманный словарь иностранных слов» на русском языке. Самый добросовестный цензор вполне мог «зевнуть» и пропустить (что поначалу и произошло) книгу с таким названием, которая, фактически под видом объяснений, содержала неслыханные доселе «подрывные» идеи. Объясняя значение слов «конституция», «риторика», «национальность», автор незаметно критиковал царский режим и упоминал о социалистических движениях Запада. Петрашевский обладал чувством юмора – редкая черта для революционера. О «национальности» после ссылки на Петра Великого Петрашевский писал: «…(его наследники) приблизили нас к идеалу политической и общественной жизни… (в нашем государстве) нет больше места обычаям и предрассудкам, оно управляется наукой и достоинством». Объяснение эгалитаризма он сопроводил обвинительным актом в адрес крепостничества: «Согласно учению Христа, все люди равны, и в христианском мире рабство должно быть стерто с лица земли… Все помещики должны передать принадлежащие им леса и водные пространства в общественное пользование». И далее: «Успешная борьба за восстановление утраченных прав никогда не обходится без кровавых жертв и преследований со стороны властей». Эти слова уже характеризовали суть будущей революции.

Деятельность петрашевцев сводилась не только к стремлению ознакомить с агитационной литературой образованный класс, предпринимались попытки агитационной работы и среди необразованной массы населения. Порой этот вид деятельности принимал странные формы. Петрашевский испытывал неприязнь к женщинам; его мать была отвратительной особой, и он любил говорить, что большинство бранных слов в русском языке женского рода. Дворянин по происхождению, он ходил в городской танцевальный клуб, чтобы иметь возможность проводить агитацию среди низших классов.

В неполные двадцать лет молодой революционер Петрашевский занялся организацией кружка, привлекая в него знакомых, начиная с гимназии и до Министерства иностранных дел, где занимал должность мелкого чиновника. Кружок собирался еженедельно, по пятницам, в квартире Петрашевского. Хозяин относился к тем людям, чья природная веселость, чувство юмора и экстравагантность привлекают самых различных людей. Поначалу гости приходили просто для того, чтобы за чаем обсудить литературные сочинения западных писателей. Но довольно скоро встречи приняли более организованный характер. Кто-нибудь из гостей зачитывал, к примеру, выдержку из книги или предлагал для обсуждения проблему, и разгоралась горячая дискуссия, являвшая собой модель знаменитых бесконечных разговоров, которые вела русская интеллигенция. Беседа могла начаться с обсуждения вопроса, связанного с биологией, перекинуться на социальные проблемы, коснуться печального положения, в котором пребывает отчизна, и закончиться выражением революционных настроений.

В то время слово «социализм» получило весьма широкое распространение. Главным образом оно относилось к учению Роберта Оуэна, Сен-Симона и Шарля Фурье, которых Маркс называл «социалистами-утопистами».

Стоило идеям утопистов, несмотря на строжайшую цензуру Николая I, проникнуть в Россию, как петрашевцы первыми включились в активное обсуждение проблем социализма, коммунизма и других новых увлекательных французских и немецких теорий. Утописты были очень далеки от настоящих революционеров (отсюда и весьма ироничное название, данное им Марксом). Они искали щедрых покровителей, чтобы претворить в жизнь свои идеи об общественном устройстве государства. В России, конечно, их идеи были тут же связаны с революционными преобразованиями общества. Петрашевцы превратились в восторженных поклонников Фурье. Шарль Фурье (1772—1837), обаятельный безумец, пребывал в полной уверенности, что разработал универсальный закон «гармонии», и является Ньютоном общественных наук. Сейчас, вероятно, трудно представить, как разумные люди могли поверить в безумные идеи Фурье и считать его выдающимся умом столетия. Однако у него было огромное количество последователей не только в своей стране, но и в далеких Соединенных Штатах и в России. Следует заметить, что основная привлекательность теории Фурье заключалась не в том, чтобы человеческое общество достигло благосостояния – «молочных рек и кисельных берегов» и других приятных фантазий, а в предложенных им общинах (фалангах). Членам таких фаланг, вместе живущим и работающим, будет предоставляться возможность выбрать занятие, удовлетворяющее их устремлениям.[19]

Историки социализма с долей высокомерия относятся к тем, кто имеет отношение к Фурье, явно невменяемому, и его фантасмагорической системе. Но многим вполне разумным современникам Фурье фаланги казались мечтой об острове гармонии и довольства в бурном море растущего индустриализма. У людей вроде Петрашевского фантастические идеи Фурье вызывали бурный восторг, поскольку являлись отражением не только его собственной эксцентричности, но и подтверждали безрадостную действительность, связанную с правлением Николая I. Ждать реформ или каких-либо улучшений не приходилось. Мрачная действительность способствовала тому, чтобы ухватиться за любую, даже самую невыполнимую, самую фантастическую идею, связанную с реформами, ведущими к спасению отечества.