Книга Великий магистр революции - Яна Седова

Речь Милюкова Марков-второй попросту высмеял: «Представьте себе, что в Англии один из депутатов возьмет и огласит какую-нибудь вырезку из «Русского знамени» о депутате Милюкове и скажет: в России о Милюкове вот что говорят, а потом спросит английский парламент: что это, глупость или измена? Да, господа, так доказать измену очень легко, о любом из вас стоит в одной из газет противного вам лагеря вырезать ножницами тот или другой отзыв, стоит этот нелепый отзыв перепечатать в иностранной печати и потом сказать: в таком-то государстве о таком-то лице вот что думают — следственно, он изменник».

Марков-второй был самым сильным и умным противником Прогрессивного блока в IV Думе. Чтобы он не мешал перевороту, в ноябре 1916 г. его из Думы удалили. Возможно, инициатором его удаления был Гучков, большой его враг[13]. Родзянко впоследствии утверждал, что Марков-второй сам спровоцировал свое исключение, для чего и выходил на трибуну, и даже «некоторые из правых» перед этим расспрашивали в кулуарах: «А что, был скандал или еще нет?» 19 ноября вышедший из фракции правых Пуришкевич говорил речь о дворцовом коменданте Воейкове, «бобре», будто бы получающем средства из министерства путей сообщения, о Протопопове, который «на немецкие капиталы» организует газету с участием «целого ряда писателей либерального и даже радикального направления», и наконец о Распутине: «Ночи последние не могу Спать, даю вам честное слово, лежу с открытыми глазами, и мне представляется целый ряд телеграмм, сведений, записок, которые пишет этот безграмотный мужик то одному, то другому министру». Пуришкевич призвал Министров «кинуться в ноги Государю» с просьбой «избавить Россию от Распутина и распутинцев»[14]. 22 ноября Марков-второй стал отвечать на речь Пуришкевича. Здесь-то и вышел скандал.

«Марков-второй. Гг., разве мы не читали даже в левых газетах, что штаб-квартира этой будущей газеты — бывший любезный молодому студенчеству доброго старого времени Доминик — куплен в целях помещения этой газеты? Кем он куплен? Не нынешним министром Протопоповым, он куплен — это нотариус свидетельствует — проф. Гриммом, ректором Петроградского университета, звездою, членом Государственного совета. {Голоса слева и в центре: да неправда, брат.) Стемпковский, успокойтесь.

Председатель. Член Государственной думы Марков-второй, пожалуйста…

Марков-второй. Член Государственного Совета Гримм…

Председатель. Покорнейше прошу с кафедры Государственной думы замечаний не делать.

Марков-второй. А вы не кричите.

Председатель. Потрудитесь сойти. {Голоса слева: вон; голоса справа: за что? Нельзя кричать; тут депутаты; сильный шум.)

Марков-второй (подходя к кафедре председателя и обращаясь к председателю). Болван! Мерзавец! {Сильный шум; звонок председателя).

Председатель. Господа члены Государственной думы, член Государственной думы Марков-второй позволил себе такое оскорбление вашему председателю, которого в анналах Государственной думы еще не имеется.

Заседание продолжается под председательством гр. В. А. Бобринского.

Председательствующий. я предлагаю исключить члена Государственной Думы Маркова-второго на 15 заседаний. {Рукоплескания в центре и слева; шум справа.) Члену Государственной думы Маркову-второму не угодно воспользоваться словом? {Голоса справа: угодно!) Пожалуйста.

Марков-второй (Курская губ.) Я сделал это сознательно. С этой кафедры осмелились оскорблять высоких лиц безнаказанно {голоса слева: неправда), и я в лице вашего председателя {шум слева и в центре; голоса: долой, вон)… в лице вашего председателя, пристрастного и непорядочного, оскорбил вас. {Шум; голоса: долой, долой его, вон.)»[15].

Судя по стенограмме, Родзянко намеренно придирался к Маркову-второму с целью лишить его слова, за что и получил такую точную характеристику. Родзянко, вероятно, помнил скандал 1910 года, когда лишенный слова Марков, сходя с трибуны, кричал: «Поздравляю Думу с председателем шабесгоем!» и был за это исключен на 15 заседаний[16]. Расчет Родзянко был, очевидно, на то, чтобы вывести Маркова из себя, после чего он даст какой-нибудь повод себя исключить[17].

Конечно, речи Милюкова, Шульгина, Пуришкевича понемногу сбивали страну с толку. «Когда вы в годину войны занимаетесь такими революционными митингами, то правительство должно вам предложить тот вопрос, который вы ему предлагаете: что это, глупость или измена?» — говорил Замысловский 16 декабря 1916 г. 13 января 1917 г. член Государственной думы Дмитриев говорил о настроениях крестьян в своей Херсонской губернии: они «от доски до доски» читали газеты, в которых говорилось о Думе. «Вы, господа, обвиняете министров — посмотрите, кто поднимает восстание в стране? Это Прогрессивный блок», — говорил 23 февраля 1917 г. в Государственной думе крестьянин Вятской губернии Городилов.

Но за исключением речей и прочих выходок значение Государственной думы в подготовке переворота было незначительным. Дума не была уже давно тем заговорщическим лагерем, которым она кажется иным мемуаристам; она была, по выражению Милюкова, «оппозицией его величества, а не оппозицией его величеству». «Всем было ясно, что устраивать этот переворот — не дело Государственной думы», — писал Милюков.

Милюков, конечно же, был заранее предупрежден о задуманном перевороте руководством ВПК. В докладе Глобачева 26 января 1917 г. говорилось, что группа, в которую входил Гучков, «скрывая до поры до времени свои истинные замыслы, самым усердным образом идет навстречу» думской оппозиции. Участвовать в подготовке переворота Милюкова не приглашали. Гучков издавна был его врагом, однажды вызвал его на дуэль, не допускал кадетов в комиссию государственной обороны, объявив, что они могут выдать неприятелю государственные тайны. Некрасов возглавлял в кадетской партии оппозиционный лагерь; Милюков называл Некрасова «интриганом, выбирающим самые извилистые пути», а себя считал, судя по мемуарам, слишком гениальным для масонской организации. При таких отношениях лидеров переворота с Милюковым неудивительно, что они его оставили в стороне; да и сам Милюков к заговорщическим, как и вообще ко всяким реальным действиям склонен не был. «Наш русский опыт был достаточен, чтобы снять с «революции» как таковой ее ореол и разрушить в моих глазах ее мистику, — писал он. — Я знал, что там — не мое место». Он видел, что переворот совершится без него.

Милюков ждал одного: когда беспокойные люди вроде Гучкова доведут Государя до такого состояния, что Он согласится на ответственное министерство. По мнению Протопопова, Прогрессивный блок собирался «опереться на рабочих, могущих произвести забастовку и демонстрацию перед Государственною думою, что заставило бы царя уступить и дать требуемую реформу». Тогда-то и появился бы в министерстве Милюков. Не был помехой в этом достойном намерении и Великий князь Михаил — как регент или даже как Император. До тех пор Милюков мог жить спокойно и сохранял на фоне всеобщего волнения замечательное хладнокровие. «Правительство стремительно несется в бездну, и было бы вполне бессмысленным с нашей стороны открыть ему преждевременно глаза на полную нелепость его игры», — говорил он за год до революции.