Книга Оторва: Страсть без запретов - Эдуард Снежин

Настоящая причина смурного поведения в том, что очень сложно перестроиться на другого партнера, когда предполагаешь, что он окажется хуже предыдущего.

Где-то на третий день моего возвращения встретил я в магазине, в котором выбирал материалы для ремонта квартиры, Людмилу, учительницу биологии с университетским образованием, лет тридцати, разошедшуюся с мужем года два назад.

Мы были знакомы с ней раньше, как-то танцевали на вечеринке и, похоже, она давала мне авансы.

Яркая роскошная блондинка, с чертиками в глазах, многие мужчины хотели добиться ее, я тоже, но в ту пору женщина мягко отклонила мое прямое предложение.

Она была рада случайной встрече, вышли из магазина вместе, Людмила что-то тараторила звонким голосом, потом вдруг осеклась и внимательно посмотрела на меня:

— Что с тобой?

— Что?

— Да ты стал совсем другим, сколько мы с тобой не виделись?

— Месяца два, — вспомнил я.

— Что случилось за это время? Ты был такой болтун, а сейчас молчишь. Даже не рад встрече со мной, я к этому не привыкла.

Последние слова были произнесены капризным тоном, не допускающим даже мысли, что красавица может кому-то не нравиться.

«Ага, — взбрыкнула шальная идея в моем потухшем мозгу. — На это и ловят красоток. Когда к вам проявляешь внимание — вы играете сразу в недоступность, когда перестаешь — тотчас же стремитесь навстречу».

— Зайдем ко мне — расскажу.

Тут я вздохнул непритворно, она поняла это и, как любая женщина, не устояла перед тем, чтобы удовлетворить вспыхнувшее любопытство.

— О, да у тебя ремонт! — остановилась она на пороге: стены приятно пахли свежей побелкой, а мебель была сдвинута на середину комнаты.

Пол был чисто вымыт, мебель выдвинута аккуратно, так что в уменьшенном объеме комната выглядела даже уютней.

Бюракан, главное действующее лицо моей жизни, был немедленно водружен на стол, и началась беседа.

Людмила восприняла мою одиссею с захватывающим интересом.

Конечно, я не был с ней настолько откровенен, как с Фаукатом, мужчины, выговариваясь перед женщинами, никогда не забывают о собственной гордости. Но она что-то дополнила и поняла цепким интуитивным умом и впечатлилась тем, что перед ней несправедливо обиженный человек, беззащитный и добрый. К тому же умный и симпатичный мужчина, которого впору пожалеть не только состраданием, а утешить с применением всего арсенала имеющихся средств.

Конечно, я не отказался от ответной реакции, когда она встала на моем пути (я зачем-то сходил на кухню) и прижала к себе с материнской нежностью, быстро перешедшей у нас в нежности сексуальные.

Но взял я ее с какой-то трезвой рассудочностью, словно осуществлял процедуру заказного коитуса для медицинских целей.

Людмила почувствовала, что не воспламенит меня затуманенной страстью, поэтому прекратила попытки довести себя до оргазма.

А поскольку она была умной и доброй, то не посчитала меня за сволочь, хотя у красивых женщин в таких ситуациях подобная реакция возникает нередко.

Она поднялась с тахты и тут на тумбочке заметила фотоальбом. Из множества фотографий безошибочно выбрала снимок Ларисы — в прелестном голубом костюмчике — и, даже не спрашивая, она ли это, принялась громко восклицать, чуть ли не рыдать безутешно:

— О, тебе такую больше не найти! Это не девушка, это чудо!

Это совпадало с моим настроением, и я раздраженно прервал ее:

— Прекрати! На ней свет клином не сошелся.

— Вадик! Я девять лет работаю в школе, но таких красоток с умным взглядом не видела!

— С развратным взглядом!

— С влекущим, чудик! Ой, я бы сама расцеловала ее.

— Ты что, бисексуалка?

— Да что ты! — расхохоталась она. — Нам, учителям, не положено, разом с работы вылетишь!

Она всмотрелась в фотографию:

— Если честно, с этой бы согрешила.

Я выхватил фотографию из альбома:

— Порву и выброшу.

Людмила ловким кошачьим движением перехватила ее назад:

— Не смей! Потом будешь жалеть. Закажи лучше с нее портрет и повесь на стенку в обновленной квартире. Это история твоей жизни, причем самый лучший ее период.

— Ладно, ладно, — прошел мой импульсивный порыв, — ты хороший педагог, быстро просветила даже взрослого мужика.

— Ну, давай по кофе, и я пошла.

Мне нравилось беседовать с этой обаятельной и продвинутой дамой, хоть и взбалмошной, как все красавицы.

— Что снова замуж не выходишь?

— Женихов нет.

— Не верю, с твоими-то данными.

— Было за два года три любовника, и ни с одним не вышло по-серьезному.

— Сбежали?

— Что ты, все предложения делали. Сама ломалась. И что интересно, мужики-то все женились, и жены у всех, не поверишь, лучше меня — молодые, без детей и с обеспеченными родителями.

— Все ищут лучше, чем имели.

— Мужики находят, а нам заказано, дура я с претензиями!

— Ну, ладно, еще не вечер.

— Да ну вас! — отмахнулась Людмила. — Меня недавно в институт пригласили, пока на полставки, так увлеклась новой работой!

— Расскажи.

— Ты ведь физик?

— Электронщик.

— Еще лучше, ты Геру Ломакина знаешь?

— Знаю, кандидат наук, — вздохнул я. — А моложе меня лет на шесть.

— О, он как проклятый работает! Слышал об эффекте Кирлиана?

— Конечно, это суют палец в поле высокой частоты, и кругом него свечение. Говорят, по форме свечения можно определить, чем болен человек.

— Гера пошел дальше. Он соорудил установку, в которой человека всего протаскивают сквозь поле, ну как на томографе. Картинка получается гораздо информативнее, чем с пальцем. Видно всю ауру человека, а аура — это душа.

— Так, тебя, как биолога, пригласили душу читать?

— Да. Гера сам технарь, сначала пробовал вместе с психиатрами работать, их у нас в городе два всего, и оба мужики. Не вышло, зацикливаются врачи, на чем их учили, а здесь нужен новый подход.

— Да не только в этом дело, душа — дело тонкое, тут необходим интуитивный женский ум, а у мужиков тупой аналитический. У женщины больше развито правое, подсознательное полушарие, и никто еще не доказал, что вернее: ум или интуиция, — блеснул я эрудицией.

— Гера тоже мне это говорил, когда сватал на работу.

Тема, затронутая Людмилой, на стыке технических и гуманитарных наук, меня заинтересовала. Всю жизнь не мог я определить, что больше влечет меня. В детстве с энтузиазмом собирал схемы радиоприемников, но с не меньшим увлечением садился писать философские стихи и рассказики на тему смысла жизни.