Книга Т-34. Выход с боем - Александр Лысев

– У самих наступать уже кишка тонка, – тихонько заметил Ветлугин, когда они хлебали баланду из мятого котелка самодельными деревянными ложками в перерыве между работами.

Вкалывали от зари до зари, по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Уставали смертельно. Зато значительно улучшилось питание. Выдавали хлеб, брюкву, картошку. Иногда в баланде даже попадались тонкие волокнистые прожилки мяса. В дополнение к этому теплое время года объективно помогало выживанию. Снова начали обдумывать возможности побега. Глухие темные леса в округе притягивали взоры пленных как магнит. Но усиленная охрана, патрули с собаками на всех дорогах и тропинках пока все так же не оставляли шансов на побег.

В середине июня внезапно прямо после завершения очередных заготовительных работ в лесу их не вернули на огороженное колючей проволокой поле, где пленные ютились в норах-землянках, вырытых своими собственными руками. Погнали куда-то по дороге дальше. Ветлугин все озирался на поле, где они прожили почти полтора месяца.

– Чего случилось? – негромко окликнул его шедший сзади в колонне Терцев.

– Да хлеб у нас там припрятан был, – с отчаянием проговорил сержант. – Под лежаком в соломе заначил…

Шагавший рядом солдатик в шинели без хлястика, услышав про хлеб, беспокойно завертел головой по сторонам.

– Идите смирно! – бросил им капитан, все так же мерно двигавшийся в своем ряду. – Теперь уже ничего не поделаешь…

– Эх, Ветлуга! – бессильно сжал худые кулаки солдат.

– Сам знаю! – зло огрызнулся сержант.

Они так и держались втроем еще с самого февраля 1944-го. Солдатик в шинели был из той самой партии военнопленных, которую немцы выводили из котла. Точнее, держались вместе Терцев с Ветлугиным, а солдатик везде к ним испуганно жался. Поначалу они не обращали на него особенного внимания.

– Тебя как зовут? – через некоторое время наконец все-таки спросил его Ветлугин.

– Цапа, – шмыгнув носом, проговорил солдатик.

– Как-как?

– Ну, Цаплин Васька, – пояснил боец. – Цапа…

На коротком привале, улучив момент, Ветлугин подошел к Цаплину и сгреб его в кулак за шинель на груди. Проговорил тихонько на ухо:

– Вякнешь где про побег – придушу.

– Да я не в жизнь!.. – испуганно заморгал глазами Васька.

– Ну смотри…

Цаплин тогда бежать в лес от разбитого «Опеля» попросту испугался. Как оказалось, это спасло ему жизнь. Присел за бортом грузовика, да так и сидел, пока его за шиворот не вытащили проходившие мимо другие немцы и не притащили к бронетранспортеру. Туда же пригнали и взятых на поле Терцева, Ветлугина и раненого майора-артиллериста. Остальные пленные, по-видимому, погибли в том лесу, который казался спасительным…

На вид Цаплин был совсем мальчишка. Так и оказалось впоследствии – Цапе едва исполнилось восемнадцать. Мобилизовали его с недавно освобожденной территории. Определили в минометную часть. Не провоевав и недели, Васька угодил в плен.

– Плиту от миномета на себе таскал, – рассказывал им потом Цапа. – Ох, тяжеленная! На марше нас и застукали. Как начали долбить из орудий – я в канаву. Плитой накрылся. Она меня от осколков спасла – остальных насмерть посекло.

Терцев с Ветлугиным слушали, поглядывая на тщедушную фигурку рассказчика.

– Как стихло, из-под плиты нос высунул, а на дороге немцы стоят. Ходи сюда! Вот и вся моя война!

Цапа договорил и, шмыгнув носом, утерся рукавом шинели. Ветлугин украдкой протянул ему кусочек хлеба.

– Спасибо! – тут же запихнув его целиком в рот, поблагодарил солдат.

Удивительно, что Цапа оказался в числе тех, кто выжил в пересыльном лагере. А потом еще и справлялся с нормами на лесозаготовках.

– Жилистый ты, – оглядывая его худенькую фигурку, замечал Терцев, стараясь приободрить. Все они были истощены, но Васька даже на их фоне выглядел скелетом. Казалось загадкой, в чем у него душа держится.

– Ага, жилистый, – шмыгая носом, соглашался Цаплин. И поворачивался к сержанту: – Ветлуга, есть чего пожрать?

Сейчас они оба досадовали за промашку с хлебом. Проносить в лагерь еду было запрещено – могли обыскать. Если найдут продукты – расстрел на месте. Рискуя, они делали все-таки некоторые «сбережения», как выражался Ветлугин. Но каждый день их с собой через охрану не носили. Никто не предполагал, что их сдернут из лагеря так неожиданно. Теперь все накопленное пропало.

– Ладно, сами живы, – успокоил огорченных товарищей Терцев. – Шагаем дальше…

И они шагали. Затем долго ехали по железной дороге на запад. Привезли их в район польского города Сувалки. В его окрестностях располагалась целая сеть шталагов – постоянно действующих стационарных лагерей. Многие из них были созданы немцами еще в самом начале Второй мировой войны. Число пленных из воевавших против Германии стран и просто неугодных гитлеровскому режиму лиц, нашедших свой конец в этих местах, вряд ли когда-нибудь будет учтено полностью…

Они стояли в колонне вновь прибывших. Терцев угрюмо рассматривал бараки в глубине территории. Добротные вышки, два ряда колючей проволоки, керамические изоляторы на массивных бревенчатых столбах – через периметр был пропущен электрический ток. Мелькнуло сожаление, что не попытали еще раз счастья бежать раньше. Теперь из такого места побег представлялся совсем маловероятным.

– Глядите, – тихонько проговорил Цапа и, как ребенок, испуганно взял Терцева за локоть.

Из-за колючки на них равнодушно смотрели живые скелеты в полосатых робах. На робах были нашиты прямоугольники с двумя большими буквами «SU», означавшими Sowjet Union – аббревиатуру, присвоенную советским военнопленным. Везде, насколько хватало глаз, у бараков и в проходах между ними копошились эти полосатые фигуры. От них веяло смертельной тоской и безнадежностью.

Терцев сам едва не поддался этим же чувствам, как вдруг сзади раздался дружный топот множества ног. Оглянувшись, они увидели как по соседней дороге с другой стороны к воротам лагеря подводили группу советских моряков, человек тридцать. Замелькали разорванные форменки, перепачканные глиной брюки, обожженные бушлаты и, конечно, полосатые тельняшки со всех сторон. Многие были ранены и наспех перевязаны, абсолютно все в синяках, порезах и ссадинах – следах рукопашной схватки. Но шли не понуро, а на удивление бодро, даже с вызовом. Моряков конвоировал со всех четырех сторон удвоенный караул эсэсовцев с овчарками. Выбрав разрыв между конвоирами, кто-то негромко окликнул поравнявшегося с ними на развилке мускулистого парня с голым торсом, крест-накрест перевязанного грязными бинтами с запекшимися бурыми разводами крови на них:

– Откуда, ребята?

– Днестровский десант, – не поворачивая головы, негромко, но четко ответил моряк.

– Немного не срослось с высадкой, браток, – так же глядя в другую сторону, добавил шедший следом морпех.