Книга От предъязыка - к языку: введение в эволюционную лингвистику - Валерий Даниленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между античностью и Новым временем в истории универсального эволюционизма распалась связь. Великая заслуга Жюльена де Ламетри (1709–1751) — восстановление этой связи. Вслед за Демокритом, Эпикуром и Лукрецием он распространил идею развития на представление о мире в целом. Но в центре его внимания был переход от животных к человеку.
Задолго до Ж.-Б. Ламарка Ж. де Ламетри стал возводить человека к животным. Он писал: «Переход от животных к человеку не очень резок. Чем, в самом деле, был человек до изобретения слов и знания языков? Животным особого вида… Он отличался от обезьяны и других животных тем, чем обезьяна отличается и в настоящее время, т. е. физиономией» (Ламетри Ж. О. Сочинения. 2-е изд. М.: Мысль, 1983, с. 190).
Не следует забывать: автор приведённых слов жил в первой половине XVIII века. Несмотря на присущую ему смелость, с некоторой осторожностью он писал в «Системе Эпикура»: «…когда мы видим, что часто умный человек обязан жизнью прихоти и определённым действиям дурака, то нисколько не нелепой и не странной кажется мысль о происхождении человека от животных» (там же, с. 367).
Чем же человек обязан своему возвышению над животным миром? Развитию ума.
Об эволюционном мировоззрении автора «Человека-машины» свидетельствует, в частности, его наблюдения над строением мозга у людей и животных: «В общем и целом форма и строение мозга у четвероногих почти такие же, как и у человека: те же очертания, то же расположение всех частей лишь с той существенной разницей, что у человека мозг в отношении к объему тела больше, чем у всех животных, и притом обладает большим количеством извилин. За человеком следует обезьяна, бобр, слон, собака, лисица и кошка — животные наиболее похожие на человека, так как у них наблюдается постепенная аналогия в строении мозолистого вещества мозга» (там же, с. 186).
Первостепенное значение в развитии животных Ж. де Ламетри придавал их обучению. В особенности много надежд он возлагал на обучение обезьян. Он верил, в частности, что их можно научить говорить по-человечески, несмотря на то, что их органы артикуляции не приспособлены для произношения человеческой речи. «Я не решусь утверждать, что органы речи обезьяны, что бы с ними ни делали, не в состоянии произносить членораздельных звуков, — писал Ж. де Ламетри. — Утверждение о такой абсолютной неспособности кажется мне странным ввиду большой аналогии, существующей между обезьяной и человеком, и ввиду того, что до сих пор неизвестно другое животное, которое по внутреннему строению и по внешнему виду столь поразительно походило бы на человека» (там же, с. 191).
Говорить по-человечески обезьяну до сих пор не научили, зато научили её зрительному языку. Вот какую любопытную информацию мы читаем по этому поводу в книге Герхарда Фоллмера «Эволюционная теория познания: врождённые структуры познания в контексте биологии, психологии, лингвистики, философии и теории науки» (М.: Русский двор, 1998, с. 102): «Совершенно удивительных результатов достигла шимпанзе Сара у супружеской пары Примак в 1972 г. Примерно 130 слов символизировались посредством пластиковых кусочков, которые ни в цвете, ни в форме не соответствовали ни представляемым предметам (Мэри, банан, тарелка), ни представляемым свойствам (красный, круглый, различный). Сара образует и понимает новые предложения, отвечает на вопросы, осуществляя при этом переход от объекта к символу. На вопрос о цвете яблока, она отвечает правильно „красное“, хотя ни одного яблока нет поблизости, и сам пластиковый значок для яблока не является красным».
Если обезьяна поддаётся обучению (дрессировке), почему мы должны отказать в этом человеку? «Слова, языки, законы, науки и искусства появились только постепенно; только с их помощью отшлифовался необделанный алмаз нашего ума, — читаем мы в трактате „Человек-машина“. — Человека дрессировали, как дрессируют животных; писателем становятся так же, как носильщиком… подобно тому, как обезьяна научается снимать и надевать шапку или садиться верхом на послушную ей собаку» (указ. соч. Ж. де Ламетри, с. 191).
Чтобы не быть заподозренным в унижении человека анимализацией, в трактате «Человек-растение» Ж. де Ламетри указывал: «…Но что бы ни говорили, какие бы чудеса ни рассказывали о животных, всё это не умаляет превосходства нашей души. Конечно, она из того же теста и так же сфабрикована; всё же она далеко не того же качества, что душа животных. Благодаря этому качественному превосходству человеческой души, благодаря избытку познания, вытекающему, очевидно, из строения человека, он и является царём среди животных и один только способен к общественной жизни, для которой его трудолюбие изобрело языки, а его мудрость — законы и нравы» (там же, с. 236).
Из этих оптимистических заявлений вовсе не следует, что процесс очеловечения очень лёгок. Всё дело в том, что «человек вообще представляет собою вероломное, хитрое, опасное и коварное животное» (там же, с. 287). Большинство людей находится лишь в начале своего очеловечения. Потребуется ещё очень большая работа, чтобы он стал цивилизованным. Ведущую роль в этой работе Ж. де Ламетри отводил учёным-просветителям.
Есть в истории науки учёные, научное наследие которых не было оценено по достоинству ни при их жизни, ни после их смерти. К таким учёным принадлежит Жюльен Офре де Ламетри. Главная причина несправедливого отношения к нему со стороны своих собратьев, как мне думается, состоит в том, что они не поняли в нём главного — универсального эволюционизма. Даже такой прекрасный знаток его наследия, как В.М. Богуславский — автор вступительной статьи к однотомнику философских произведений Ж. де Ламетри — не сумел вписать его автора в историко-научный контекст. Между тем этот контекст очевиден: Ж. де Ламетри возродил в философии первой половины XVIII в. линию Демокрита — Эпикура — Лукреция — линию универсального эволюционизма.
О вкладе Ж. де Ламетри в развитие универсально-эволюционного мировоззрения я хочу сказать его собственными словами, которыми он, этот гордый человек и великий мученик науки, сам оценивает свою философскую систему: «Какое значение могут иметь против столь прочного и крепкого дуба слабые тростники богословия, метафизики и различных философских школ? Это — детские игрушки, подобные рапирам наших гимнастических залов, с помощью которых можно доставить себе удовольствие потренироваться, но ни в каком случае не одолеть противника. Надо ли прибавлять, что я имею здесь в виду пустые и пошлые идеи, избитые и жалкие доводы… идеи, которые будут существовать, пока на Земле останется хотя бы тень предрассудка или суеверия? Такова моя система или, вернее, если я не заблуждаюсь, истина. Она проста и кратка. Кто хочет, пусть попробует оспаривать её!» (там же, с. 226).
Всё хорошее делалось в истории ради гуманности, а всё нелепое, порочное и омерзительное, что тоже появлялось в истории, было преступлением против духа гуманности.
Иоганну Готфриду Гердеру (1744–1803) принадлежит особое место среди других универсальных эволюционистов, имеющих отношение к проблеме глоттогенеза. В своём «Трактате о происхождении языка», насыщенном гениальными озарениями, он заложил основы эволюционного подхода к решению этой проблемы. Язык при этом подходе рассматривается как продукт всей предшествующей эволюции — физической, биотической, психической и культурной.
